— О, Син, — прошеатала Калли и, повернувшись, посмотрела на людей, стоявших вместе с ней на стене, и на тех, кто стоял внизу, во внутреннем дворе. Теперь, когда Астера не стало, это был ее народ. Она станет их предводителем, потому что нет никого другого, кто мог бы занять место главы клана Макнили.
«Какова твоя первая обязанность?»
Ей послышался отцовский голос, и она болезненно ясно вспомнила его девиз: «Под защитой моей силы».
Это был девиз ее клана, девиз, с которым выросли она и Дермот, и впервые в жизни Калли по-настоящему осознала эти слова.
Никто не запугает Макнили. Калли поняла, что скорее умрет, чем увидит, как ее Син приносит себя в жертву ради спасения ее брата.
Сердце Калли наполнилось внутренней силой и уверенностью, взявшимися непонятно откуда, и она ушла со стены.
— У меня есть план, — объявила она мужчинам. — Лахлан, мне нужна помощь.
— Очевидно, ваша жена уже отказалась от вас, — заметил Генрих, скача рядом с Сином.
Син не стал показывать Генриху, как сильно задели его эти слова. Он никогда не признался бы никому, и даже самому себе, что на самом деле хотел бы, чтобы она его остановила. До самого последнего момента, пока замок не скрылся из виду, он все же мечтал услышать, как Калли кричит, что слишком сильно любит его, чтобы позволить ему умереть, что сделает все, чтобы спасти его.
Но это была только мечта, и Син это прекрасно понимал.
— Она делает то, что должна делать, чтобы защитить свой народ, как и некто другой, кого я знаю.
— Мы никогда не думали, что увидим, как вы жертвуете собой ради вонючего шотландца, — фыркнул Генрих. — Скажите нам, Син, что заставило вас так измениться?
Син ничего не ответил, просто не мог.
Что заставило его так измениться? Нежная улыбка обаятельной девушки, проникшая глубоко в его мертвое сердце и возродившая его.
Закрыв глаза, Син вызвал в памяти лицо Калли и не отпускал его от себя.
То, что он сделал, он сделал ради нее. И теперь Калли сможет получить мир, который так много для нее значит. Дермот больше никогда не осмелится поднять людей Макнили против Англии, и народ Калли будет цел и невредим. Кровопролития больше не будет.
Генрих медленно выдохнул и заговорил без холодной королевской официальности:
— Син, не вынуждай меня это делать. Ты единственный человек, которого я на самом деле не хочу убивать. Ты должен уступить, чтобы я мог спасти твою жизнь.
— Я не могу этого сделать.
— Не можешь или не хочешь?
— Не хочу.
— Будь ты проклят!
Засмеявшись, Син ответил королю, повторив его же слова:
— Если я буду проклят, то, безусловно, за гораздо более серьезные дела, чем это.
— Отлично. — У Генриха перекосилось лицо. — Мы отправим вас обратно в Лондон, и там ваша смерть послужит наглядным уроком. Наша единственная надежда, что когда из вас живьем будут выпускать внутренности, вы все еще будете считать это благородной жертвой. — Пришпорив лошадь, Генрих поскакал вперед, оставив Сина наедине с его мыслями.
Они скакали весь день, остановившись только для короткого завтрака в полдень, но Сину, как и ожидалось, никто не предложил еды, так как не было смысла тратить припасы на мертвого человека.
Отвергнутый всеми, он оставался один, пока вечером не разбили лагерь. Ночь Син провел, лежа на холодной земле под открытым небом, прикованный к бревну. Несмотря на неудобства и холод, его сердце было наполнено мыслями о жене. Он всегда думал, что погибнет во время сражения, пронзенный вражеским мечом или стрелой, и ему никогда даже в голову не могло прийти, что его погубит любовь. Син на такое короткое время познал любовь, что вряд ли было справедливо, что он должен заплатить за это смертью, и все же он не мог представить себе лучшего конца.
Син не смог бы просто стоять и смотреть, как уводят и убивают брата Калли, и не смог бы убить его сам. С его прошлым убийцы было покончено, эту часть себя Син оставил в Англии, а свое сердце он оставил с женой, и теперь от самого Сина не осталось ничего. Он стал пустой оболочкой, существующей только для того, чтобы хранить воспоминания о нежном лице Калли.
Закрыв глаза, Син с удовольствием думал о том, что, хотя он и не прожил всю свою жизнь с Калли, ему по крайней мере посчастливилось быть рядом с этой девушкой пусть и короткое время.
Смерть неизбежна, но до того момента, когда Калли впервые улыбнулась Сину своей удивительной улыбкой, он никогда по-настоящему не жил.
Утром Генрих собрал войска, и они отправились в долгий путь, который должен был привести их домой. Син в душе чувствовал, как с каждой пройденной милей он все больше удалялся от жены. Ему так хотелось, чтобы они могли провести вместе еще один день, еще одну ночь, когда он мог бы прижать к себе Калли и любить ее.
Почему он вначале сопротивлялся ей? Теперь это казалось глупым, и если бы можно было вернуть время вспять, он крепко обнимал бы ее, не выпускал из объятий и любил бы всем сердцем — и телом.
Да, еще раз почувствовать ее губы…
Странный звук в лесу встревожил англичан.
—Что это такое? — спросил один из гвардейцев.
Звук был похож на хриплый птичий крик, и, взглянув в ту сторону, Син заметил движение среди деревьев.. Рыцари схватились за оружие, а королевская гвардия взяла в кольцо Генриха. Из зарослей донесся стук копыт приближающейся лошади, воздух наполнился опасностью, и рыцари приготовились к сражению.
Лошадь все приближалась и приближалась, и вот впереди из густого зеленого леса появились огромный черный жеребец и всадник в не соответствующей ему по размеру черной кольчуге, поверх которой был надет грубый черный сюртук.
Но внимание Сина больше всего привлекло развевающееся на ветру знамя, которое держал всадник. Оно было таким же темно-зеленым, как и основной цвет в накидках его братьев; в центре его был изображен ствол дуба, к которому четыре меча пригвоздили сердце, а поперек ствола вышиты слова: «Сила — в стойкости духа».
Это знамя Син не видел с самого детства, только тогда на нем было четыре золотых меча: по одному для Брейдена, Кирона, Лахлана и Юана, а теперь второй меч был черным — как символ смерти Кирона.
У Сина застучало сердце, и в следующее мгновение он узнал хрупкую фигуру на спине своей лошади.
Это была Каледония — гордость своего народа, одетая в кольчугу Сина и размахивающая знаменем Макаллистеров.
Остановив лошадь сразу за группой деревьев, она сняла несоразмерно большой шлем и, сунув его под мышку, окинула Генриха свирепым взглядом, которому позавидовала бы любая ведьма.
— Приветствую вас, Генрих Плантагенет, король Англии, — торжественно произнесла Калли, почти в точности повторяя слова, которые сказал Син, выехав навстречу своему королю. — Я Каледония, жена Сина Макаллистера, глава клана Макнили. И я пришла потребовать освободить моего мужа из-под вашего надзора.
