— Есть такие, что и обрадуются, — возразил Пётр. — Откуда он, по-твоему, помощь получал? И московский говор в их ставке многие слышали.
Сокол пожал плечами. Это была уже не его забота. На что он, во всяком случае, наделся.
Весна, которая давно уже вроде бы наступила, только теперь принялась хозяйничать всерьёз. Лёд потемнел, а скоро начал крошиться. Болотные газы словно очнулись и стали прорываться наружу. Возможно, и затопление города способствовало оживлению болота. Всё-таки бурление вышло нешуточное — такое уймище воды сдвинулось с места.
С большим трудом люди из Волчьих Мшар выбрались. А на краю топей их пути разошлись.
— Ты с нами? — спросил Сокол Мену. — Варвара звала тебя в гости, говорила, дело у неё важное к тебе есть.
Но девушка в Муром идти наотрез отказалась. Сослалась на дикий вид. Медвежья шкура уже почти полностью слезла с неё. Только на указательном пальце правой руки сохранился огромный коготь и на лице тут и там торчали остатки бурого меха, словно Мена только что отобедала белкой. Причём живьём её слопала.
— К тому же и устала я жутко, — добавила она.
— Так ведь до Мурома ближе.
— Зато домой дорога легче, — улыбнулась Мена. — Не беспокойся, чародей, как-нибудь доберусь. Отлежусь чуток дома, потом и в Муром наведаюсь.
— А что с Савелием делать будем? — спросил Сокол. — Придёт в себя, опять охоту устроит.
— Я его провожу, — сказал Боюн.
— Куда?
— За пределы наших лесов провожу
— Вернётся, — махнул рукой чародей. — Александр уже пытался. Его в дверь, он в окно. Настырный.
— Я так провожу, что забудет сюда дорогу, — заверил ополченец.
Всё это время охотник сидел на снегу, не обращая внимания на зашедший о нём разговор. Он лишь осматривался, щурясь от яркого дневного света, словно впервые подобное чудо увидел. Боюн потянул Савелия за рукав и тот послушно поднялся.
— Похоже, тебе виднее, — хмуро сказал чародей.
Ополченец не ответил. Ступил на едва заметную тропку, подтолкнув в спину охотника, тот зашагал, а вскоре оба скрылись из глаз.
— Дела, — протянул Сокол.
Они попрощались с Меной и пошли своей дорогой.
— Что он с ним сделает? — спросил Пётр.
— Известно что, — ответил Тарко. — Выведет из наших лесов, да прирежет тихонько. А проклятье там и останется.
Глава двадцать третья
Изгнание
Слухи о победе над Фёдором и о разгроме его тайного логова опередили возвращение маленького отряда. Слепень по велению княжескому дружину возле болот держал. Не пригодилась для дела, так хоть новость доставила с ветерком. Юрий Ярославич повелел к пиру готовиться, победу праздновать, какой начало ещё летом положили. Отстояли Муром. Только сейчас окончательно стало ясно, что отстояли. И зиму, считай, пережили. Не полезли ордынцы в этом году, замешкались. Теперь город окреп, в землю врос и нечаянным приступом его не сковырнёшь с холмов.
Князья и бояре, дружинники и ополченцы несколько дней кряду победу над супостатом праздновали, ходили по городу хмельные, песни орали, со всяким встречным братались. Слишком долго люди пребывали в напряжении, вот и расслабились.
Только Сокол ходил среди радости всеобщей угрюмым. Не бражничал, не веселился. Для него не кончилось ещё ничего. Вопросы всё те же оставались: где сустай, где меча хозяин, а где жертва его? Никакой ясности только догадки нехорошие в голове копошились.
Чародей ждал возвращения Мены и ополченца, с помощью которых надеялся кое-что прояснить.
— Боюн не вернулся ещё? — спрашивал он несколько раз на день на воротах или осведомлялся, встречая Жёлудя.
— Нет, не появлялся, — неизменно отвечали ему.
— А Мену не видели?
— И она не появлялась пока.
***
Ока вскрылась, тут и Благовещенье наступило. У православных опять праздник. Гуляет Муром. Не так как на Масленицу, но тоже с размахом. По сути, только теперь и началась весна, а до сих пор — это всё проводы зимы были.
Вияна с Тарко по своему обычаю этот день праздновали. У их народа весне тоже радовались, а праздник по-разному назывался.
И просто Весенним Пазаром звали этот день, а стало быть, гуляли точь-в-точь как православные, только без службы в храмах.
И Днём Остановки Печей этот день называли. Гасились повсюду печи. С этих пор и до поздней осени в домах не топили больше, даже чтобы пищу готовить. Харчи варить во дворы перебирались. В каждом дворе летник стоял — сруб с открытым очагом, без дымохода, но с крышей прореженной, чтобы чад уходил. Кудо назывался. В нём теперь и готовили.
Ещё Днём Бросания Саней называли. Не закладывали больше мещёрцы саней. Снимали с них шкуры, меха, переносили в дом. Сами сани чистили, чинили и в сарай ставили, до осени, до первого матёрого снега. А из сарая возки и телеги выкатывали. И вновь чинили, что за зиму подпортилось, колёса и оси дёгтем смазывали, коломазью. Ну а потом лошадей запрягали и, обновляя, катались до самого вечера.
А ещё этот праздник назывался Днём Ложек. Чудное название, но смысл великий в нём. Гадают в этот день на будущий урожай. И от гадания зависит, что в землю бросать селянину.
Принесла Вияна семь ложек деревянных, в каждую по зёрнышку положила. Водой залила и в тень от солнца спрятала. Сели они с Тарко неподалёку и стали ждать — какая из ложек вперёд других замёрзнет. Сидят рядышком друг к другу прижимаются — вроде как холодно им. А ложкам, вон, вовсе и не холодно — никак не хотят замёрзнуть.
Гадали они в городе, прямо на торгу, чтобы от гуляющих православных не отделяться. Люди разные собрались вокруг и селяне, и купцы, даже Павел с Варварой подошли взглянуть. Всем любопытно стало, что за гадание такое, да что оно покажет. В Муроме народ забыл давно этот обычай.
Рожь первой замёрзла. Стало быть, рожь в этом году и сеять побольше следует, урожай добрым будет. Объявила об этом Вияна людям. Одни дивятся, не верят. Другие дивятся, но на ус наматывают. Обычаев, их без пользы не бывает, всякий намёк сгодиться может. А Вияна с Тарко сидят, дальше ждут.
Скоморох пришёл, Хорёк, свою ложку принёс, огромную с добрый ковш размером. Зёрнышек пшена сарацинского целую жмень насыпал, водой залил. Сидит напротив, ждёт, от холода ёжится, Вияну с Тарко передразнивает. Людям вокруг весело, смеются, кричат скомороху с подначкой
— Когда сеять сарацинку будешь? — смеётся купец.
Знает купец, над чем смеётся, он это пшено диковинное из южных городов возит, но и там оно не растёт, туда из совсем уж закрайних стран его поставляют.
— Лучше сейчас, пока снег ещё не везде стаял, — вторит купцу селянин. — Оно в снегу в самый раз взойдёт.
