Где-то там высоко кружили чайки, и гудел пароход. С моря тянуло прохладой. Тени деревьев ложились на дорогу через солнечные просветы, точно полосы на тельняшке матроса. День был в самом разгаре».
— Простите, но автору нельзя отказать в мастерстве, — вымолвил присяжный поверенный, возвращая рукопись. — Он удивительно точно передал и атмосферу, и настроение своего героя, вы не находите?
— Может, и так, только мне от этого не легче.
— А вы заметили, что Бес продолжает осторожничать? Артём Викторович Бобрышев у него Аркадий Викторович Постышев, а его жена Елена Никаноровна упоминается, как Елена Николаевна. И только ваше имя отчество, как и вашей жены, он не меняет.
— Как вы думаете, почему?
— Для пущего страха. Это лишний раз подчёркивает продуманность его шагов. Он пытается предусмотреть всё до мельчайших деталей. И пока ему это удаётся. Полагаю, мне пришлось столкнуться с весьма достойным противником.
— Да, ничего не скажешь, успокоили, — вздохнул Толстяков и закурил немецкую папиросу.
— Кстати, откуда он может меня знать?
— Даже не знаю, что и сказать, — покачал головой хозяин «Петербургской газеты».
— Однако Бес следил за нами. И явно узнал меня.
— Думаете, всё-таки, что это не Петражицкий, а Бардин-Ценской? — слегка прищурив правый глаз, осведомился издатель.
— Не знаю, просто рассуждаю вслух.
Адвокат помолчал немного и спросил:
— Как вы считаете, почему он назвал главу «Убийство с видом на море»?
— Что же тут непонятного? — удивился издатель. — Это ясно, как божий день: потому что из окна спальни Лесного кондуктора видно море!
— Простите, но я в него не смотрел…
Толстяков поперхнулся дымом и закашлялся
— В таком случае, госпоже Бобрышевой угрожает опасность, — задумчиво выговорил Ардашев. Он сел на лавочку, достал монпансье, выудил красную конфетку и положил её в рот.
— Вы хотите сказать, что Бес собирается убить Елену? — умащиваясь рядом, спросил Толстяков.
— Судя по всему — да. Более того, он попытается, выражаясь языком полицейских агентов, повесить это преступление на вас.
— Но что же делать? Нельзя же просто так сидеть и ждать, когда случится несчастье? Ох, Господи, Отец Небесный, да что же это такое? Жил себе жил, никого не трогал… Ну да — написал грубую рецензию. И что теперь? Меня нужно растоптать?
— Хорошо бы предупредить её, чтобы она была осторожна. И желательно не выходила из дома.
— Как вы себя это представляете? Наверняка, Бес уже «осчастливил» её мужа анонимным письмом. Я с ужасом жду неприятного разговора с Бобрышевым. Он, чего доброго, ещё вызовет меня на дуэль.
— Не исключено. Тем не менее, вам надобно поехать к ней и поговорить.
— Нет, нет и нет! Я решительно не могу этого сделать.
— Это ваш долг. Иначе, она может погибнуть.
— Я полностью отдаюсь в руки Всевышнего. Будь что будет.
— Вы совершаете непростительную ошибку. Неужели вам непонятно, что может быть совершено ещё одно смертоубийство? Вам мало смерти Сырокамского? Бес настолько хорошо вас знает, что практически безошибочно выстраивает будущую ситуацию, соотносясь с вашим образом жизни. К тому же, он установил слежку за виллой, раз о моём приезде, как следует из последней главы, он неплохо осведомлён.
— Хорошо. Я нанесу ей визит, но не сегодня. Для начала постараюсь наладить отношения с женой. У меня на сердце шакалы воют. Пойду к Наденьке, поговорю. Вы остаётесь?
— Да, посижу, поразмышляю.
Толстяков поднялся, бросил папиросу, и, тяжело ступая, будто на ватных ногах, пошёл вверх по аллее, к дому.
Глава 8. Покушение
Первое июльское утро началось так, будто прошлым днём ничего не произошло.
Горничная внесла на террасу самовар. Стаховы, Ардашевы и Толстяковы пили чай, говорили о всяких милых пустячках, стараясь никоим образом не затрагивать вчерашний скандал. Клим Пантелеевич, сидящий с краю со стороны входа, в разговоре почти не участвовал, только изредка кивал, соглашаясь с мнениями присутствующих, витая в своих эмпиреях.
Вероника Альбертовна объявила, что их отъезд откладывается, и они ещё поживут здесь несколько дней. Судя по лицу Толстякова, эта, уже известная ему новость, легла на душу, как масло на хлеб. А вот Пантелеймон Алексеевич лишь ухмыльнулся, но промолчал. Один раз он попытался начать рассказывать анекдот про неверную жену, но Елена Никаноровна вовремя его осекла.
— А что, не выпить ли кофе с коньяком? — предложил Толстяков.
— Не рано ли? — фыркнул шурин. — Я понимаю, в обед, но с утра? Не ровен час, сопьётесь, господа.
Не успел он докончить фразу, как на аллее показалась долговязая фигура человека, быстро шедшего к террасе. Это был Бобрышев.
— Ого! — съехидничал податной инспектор. — Сейчас будет весело!
— Господи! — прошептала Вероника Альбертовна. — Спаси и сохрани!
Подойдя к перилам, Лесной кондуктор резко выхватил из-за пояса револьвер, взвёл курок, навёл ствол на Толстякова и крикнул:
— Умри!
В этот момент присяжный поверенный, не вставая со стула, схватил руку стреляющего чуть ниже локтя и дёрнул вниз. Раздался выстрел. Горничная взвизгнула и уронила поднос. Пуля угодила в пол. Продолжая тянуть руку Бобрышева, Ардашев резко выставил правую ногу, и незадачливый стрелок грохнулся вниз лицом. Клим Пантелеевич вывернул запястье и забрал наган. Упершись в спину нападавшего коленом, он спросил:
— Надеюсь, Артём Викторович, вы не сильно ушиблись?
— Вы сломаете мне руку-у! — завопил тот.
— И поделом. Согласитесь, временный гипс — ничто по сравнению с годами Сахалинской каторги… Милостивый государь, я позволю вам напомнить, что несколько секунд назад вы совершили уголовно-наказуемое деяние, которое не было доведено до конца отнюдь не по вашей воле, а лишь благодаря моим скромным усилиям. Если вы считаете, что задета ваша честь, то поступайте, как дворянин, а не как заурядный студент-психопат. Теперь, как вы понимаете, о поединке не может быть и речи. Так что советую угомониться. В противном случае, вам придётся лежать на полу и созерцать застрявшую в половице пулю до появления полиции. Кстати, этот кусок свинца — вещественное доказательство вашего преступления. Ну, так как? Вы намерены успокоиться и присоединиться к нам?
— Я не могу сидеть за одним столом с этим бесчестным человеком!
— А со мной? Вы готовы выпить со мной коньяку?
— Да.
— Вот и прекрасно.
Ардашев отпустил незадачливого убийцу. Тот поднялся, отряхнул форменные брюки и уселся на свободный стул рядом с присяжным поверенным.
