Не выпуская ее из объятий, он захлопнул дверь, через которую врывался ветер и дождь.
– Ты в порядке? – спросил он, снова прислоняясь к стене.
Дрожащая, она еще крепче обняла его и молча кивнула.
Он словно утонул в ней, ощущая ее всю, живую, здесь, у него в руках. Он закрыл глаза и коснулся губами ее волос.
– Мне бы следовало отлупить тебя как следует.
Но на самом деле ему этого уже совсем не хотелось. Он осторожно пощупал плечи, спину, бока, ища возможные повреждения. Под его пальцами вздымалась и опускалась узкая грудная клетка. Он даже ощутил частые удары сердца под своей ладонью.
И его сердце гулко забилось в груди.
– Черт бы тебя побрал, Дженифер! – прорычал он, приподнимая ее голову за подбородок и прижимаясь к ее лицу.
Убрав за ухо короткие мокрые пряди, он отыскал в темноте ее глаза. Они горели и сверкали – но не от боли, а от неутоленного желания. Он наклонился и прижался ртом к ее губам.
В этот поцелуй он вложил всю свою сдерживаемую страсть, весь свой страх, который он пережил, пока не отыскал ее, всю свою злость, которая гнала его сюда.
Он напирал, подталкивал ее до тех пор, пока она не уперлась в стену. Он придавил ее своим крепким телом к стене, прижимаясь так сильно, словно собирался расплющить. Губы его стали требовательнее. Руки ласкали ее тело, а она стонала, не отрывая губ от его рта, требуя все новых ласк и взамен даря ему свои.
Он погладил ее шею, спустился вниз и обхватил ладонью маленькую упругую грудь. Она так идеально ложилась в его ладонь, словно была создана специально для него.
Дженифер все время что-то шептала, выгибаясь под его рукой. Ее хрупкое тело пылало сквозь мокрую одежду, словно раскаленная печка, а твердый сосок вызывающе и призывно упирался ему в ладонь.
Алан застонал и глубже проник в ее рот, не помня себя, мечась между рассудком и яростным желанием.
В конце концов ее податливость и полнейшая доверчивость привели его в чувство. Голос рассудка зазвучал громче, предостерегая, что если он сейчас же не остановится, то уже не сможет это сделать и овладеет ею прямо здесь и сейчас. И пусть она сама хочет этого, он не может так поступить.
Тяжело дыша, он оторвал ее от себя. Единственным его оружием против ее уязвленного взгляда была злость, и он дал ей волю.
Когда Алан оттолкнул ее и отошел, Дженни снова стало холодно. Она съежилась, прислушиваясь к его шагам.
Послышался какой-то скрип, затем чиркнула спичка и вспыхнуло пламя. Острый запах серы, смешанный с запахом керосина, наполнил комнату, когда он зажег фитиль лампы. Ее желтовато-голубое пламя осветило помещение неясным светом, отбрасывая на Алана нечеткие, пляшущие тени.
Всего минуту назад она чувствовала в нем нежность, его крепкий торс прижимался к ее телу, он был полон безумного неутоленного желания. Его недавнее возбуждение было столь же очевидно, как и злость, взявшая над ним верх.
По спине Дженифер пробежал холодок, когда Алан открутил лампу, чтобы сделать огонь побольше, повернулся и взглянул на нее серо-стальными глазами. Лицо его было таким же напряженным и каменным, как и профиль, освещаемый светом лампы.
Не понимая, чем вызвана столь резкая перемена в его настроении, Дженифер подпрыгнула от неожиданности, когда он швырнул к ее ногам рюкзак.
– Я принес сухую одежду, – бросил он тоном, каким тюремщик разговаривает с заключенным. – Переоденься.
Замерзшая, сбитая с толку и растерянная, она стояла, пытаясь разобраться в том, что произошло.
Скрестив руки на груди, он стоял и смотрел на нее сурово, словно грозный надсмотрщик, пока взгляд его не упал на ее мокрую рубашку с короткими рукавами. Она была смята его руками и, казалось, все еще хранила жар его страсти.
– Алан…
Его острый стальной взгляд остановил ее, когда он перевел его на ее лицо.
– Переодевайся, малышка, – проскрежетал он, и резкий звук его голоса словно пилой прошелся по ее оголенным нервам. – После такой веселенькой прогулки у меня нет ни малейшего желания нянчиться еще и с безголовой курицей, у которой не хватает мозгов сообразить вовремя вернуться домой.
Все еще не понимая, чем вызвана столь резкая перемена в его настроении, она тоже разозлилась.
– А я и не прошу со мной нянчиться. Я уже не раз говорила, что вполне могу сама о себе позаботиться.
– Не сомневаюсь, – процедил он саркастическим тоном, потом окинул ее насмешливым взглядом. – Результат этой твоей заботы налицо. У тебя просто потрясающее умение попадать в передряги, малышка. Давай-ка снимай с себя мокрую одежду и переодевайся в сухое. И не беспокойся, – добавил он насмешливо, – твоя добродетель под моей надежной охраной. Я избегаю связываться с женщинами. – Бросив на нее пренебрежительный взгляд, он резко отвернулся, словно она была не более чем пустое место.
Но, после того как Алан поцеловал ее, она знала, что он лжет, и не собиралась отступать.
– А, так, значит, минуту назад ты прижимал к себе не женщину?
Лишь чуть заметное движение плеч свидетельствовало, что он ее услышал, но это ее не остановило.
– А может, – со злостью продолжала она, – у тебя какое-то другое объяснение того, что тут только что произошло?
Он резко повернулся, и их взгляды скрестились. Пламя керосиновой лампы шипело и подрагивало от порывов ветра, проникавшего сквозь щели в бревенчатых стенах.
– А ничего особенного не произошло, – заявил он решительно и безапелляционно. – Обычный адреналин, ничего больше, ясно тебе, девочка? Адреналин – вот что это было. И не стоит принимать это за что-то иное.
Это было уже слишком для дня, переполненного несчастьями. Она продрогла. В руке немилосердно дергало. Было ужасно больно и обидно.
– В последний раз говорю тебе, Маклей, что я не маленькая девочка, и тебе это хорошо известно! – Глаза ее наполнились слезами, и она была не в силах их удержать.
– Я знаю только то, что ужасно продрог и устал. И прежде чем снова задрать кверху свой упрямый маленький подбородок, подумай дважды. Я не в том настроении, чтобы играть со мной. Так что лучше меня не трогай, а не то я просто переброшу тебя через колено и отшлепаю хорошенько. – Он поднял рюкзак, развязал завязки и вытряхнул содержимое на пол. – Если ты сию же минуту не снимешь с себя мокрое и не переоденешься, пока я буду разводить огонь, то, клянусь, я сам тебя раздену!
На мгновение у нее мелькнула мысль, что она, пожалуй, не стала бы возражать против такого развития событий.
Он снял и повесил свой мокрый плащ, затем повернулся к очагу и начал разводить огонь.
Тихо, но твердо она произнесла:
– Я женщина, Алан, и если ты наконец поймешь это и признаешь, что желаешь меня как женщину, то, думаю, нам обоим будет легче.
