Впрочем, ей он ни за что этого не сказал бы. У него не повернется язык заявить бедняжке напрямик, что, дескать, детские грезы следует забыть, оставить в далеком прошлом, и пусть они там покоятся в компании с порванными платьицами, куклами и мячиками. Ведь она, возможно, верит, что ее воздушные замки рано или поздно воплотятся в реальность, что бы там ни говорил ее грубиян папаша, который называет ее сочинения нелепыми бреднями.
Действительность слишком сурова, и, возможно, некоторым к ней никак не приспособиться без таких вот заоблачных путешествий, дающих силы жить дальше.
Бенджамин между тем сердито помахал сложенными листками у самого лица дочери, едва не задев ее щеку:
— Возмутительная трата времени! Глупее занятия не придумать. Девица твоих лет должна не в облаках витать, а устраивать собственную судьбу, понятно?! Где они, хотел бы я знать, претенденты на твою руку? Мне пора уже внуков иметь. Хотя бы одного, а то и двух, и трех! А на деле выходит что?! Одна из дочерей сбежала из дому, другая невесть какого языкастого законника из себя строит, а сынку нельзя доверить завязать собственные шнурки! — Он окинул ее с головы до ног свирепым взглядом и продолжил: — А в довершение всего, будто этого все же мало, чтобы свести меня с ума, еще одна моя дочь вбила себе в голову, что ей пристало брать пример с леди Мэри Уортли Монтегю! — Тут он закатил глаза к потолку и, по обыкновению, обратился с жалобной речью к покойной супруге: — Почему ты так рано меня покинула, Абигейл, бросила им на растерзание?! Ведь вот эта, — скорбно продолжил он, кивнув в сторону Серенити, — нуждается в твоем руководстве и материнском попечении. А не в моем. — Покачав головой, он снова обратил взор к провинившейся дочери. — Потому что меня она и в грош не ставит!
Закончив тираду, он прошел к своему столу, где были как попало свалены растрепанные рукописи и стопки газет. Листки, взятые у Серенити, он водрузил на самый верх одной из таких стопок.
Серенити скрестила руки на груди и ободряюще взглянула на беднягу Адамса. Лицо ее пылало.
— Да опубликует он вашу историю, мисс Серенити, — снова заверил ее Дуглас. И, желая ее утешить, произнес фразу, которая давно уже стала их общим девизом: — А в один прекрасный день ваши мечты сбудутся. Вот увидите!
Улыбка ее сделалась еще шире, в глазах заплясали веселые искорки. Смеясь, она подхватила:
— Еще немного, и они ворвутся сюда в обличье пирата с черными как смоль волосами и смелым, гордым взглядом карих глаз!
Дуглас расхохотался, радуясь тому, что старому Бенджамину не удалось испортить ей настроение.
— Вот и я о том же! Ваш пират заявится сюда в дождливый и ветреный день, как нынче, и бриз взметнет его длинные волосы и сдвинет его шляпу набекрень.
Двумя днями позже Серенити вновь следила из окна типографии за спешащим мимо свободным миром.
— Мне сегодня исполнилось двадцать четыре, — доверительным шепотом сообщила она пестрой кошке, дремавшей у нее на коленях под шелест страниц: Сере-нити усердно правила рукопись. — И у меня нисколько не больше оснований называть себя писательницей, чем когда мне было пять и я только начала мечтать об этом.
— Тоже мне писательница! — рявкнул Бенджамин. Эхо его недовольного голоса прокатилось по всей типографии. Серенити вздрогнула от неожиданности.
В помещении, кроме них, никого не было, и Серенити была уверена, что разговаривала с кошкой так тихо, что отец никак не мог ее услышать. Но оказывается, пока она читала рукопись, он подобрался к ней поближе. Мысленно отругав себя за то, что не подняла голову и не посмотрела по сторонам, прежде чем высказывать вслух сокровенное, она снова склонилась над работой.
— Тебе давно следовало бы нянчить моих внуков, — не унимался Бенджамин. Он подошел вплотную к ее столу и сердито подбоченился. — Вот тогда ты была бы счастлива. Делала бы дело, которое тебе под стать, а не мужскую работу, над которой нынче корпишь!
Он приподнял ее правую руку. Пальцы, указательный и средний, были густо усеяны лилово-золотистыми подсохшими чернильными пятнами.
— Нет, только посмотрите на это! Видит Бог, мне не следовало публиковать ни одной из твоих дурацких сказок. И подпускать тебя к типографии нельзя было! — Отпустив ее руку, он скорчил злобную гримасу. — А вместо этого я потворствую твоему упрямству и своеволию.
Серенити уже не раз доводилось участвовать в беспредметных спорах с рассерженным отцом. Она знала, что разумнее всего было смолчать, чтобы гнев его утих сам собой, но ей не хотелось, чтобы последнее слово осталось за ним, и потому ответила:
— Если верить тебе, то жизнь в.браке — нечто чрезвычайно заманчивое. Но скажи, отчего тогда на свете так мало счастливых пар? Почему?
Бенджамин Джеймс метнул на нее свирепый взгляд и хлопнул по столу ладонью с такой силой, что несколько листков бумаги сорвались с верхушек стопок и, кружась, упали на пол, а пестрая кошка испуганно вскинула голову, недоуменно воззрилась на Бенджамина и снова свернулась клубком на коленях у Серенити.
— Брось ты морочить мне голову этой новомодной риторикой насчет социальных реформ и прочего, девчонка! Это твоя леди Мэри…
— Мэри Астелл, отец, — поправила его Серенити.
— Да будь она хоть Девой Марией, мне все равно! — взорвался Бенджамин. — Мне твое упрямство поперек горла, вот что! Богом клянусь, я подыщу тебе мужа к концу нынешней недели!
Серенити на сей раз сочла за благо промолчать. Она закусила губу и опустила взгляд на рукопись. Кому, как не ей, было знать, что слова отца — пустое сотрясение воздуха? Никакого мужа ни в конце нынешней недели, ни на следующей, ни через год он ей не подыщет. Это исключалось. И Бенджамину Джеймсу сие было известно не хуже, чем самой Серенити. Даже при наличии достатка, пусть и небольшого, он не мог рассчитывать, что кто-то из молодых людей посватается к его дочери, которую городские кумушки за глаза величали не иначе как «эта разнесчастная девчонка бедняги Джеймса».
Серенити, словно наяву, слышала их пересуды: «Эту девчонку надо было сечь розгами, пока она была еще малышкой. А теперь что ж? Сейчас уже слишком поздно. Папаша нипочем не сыщет для нее жениха. Да и какому мужчине может понравиться этакая зазнайка, синий чулок? Разнесчастная девчонка бедняги Джеймса. Перестарок, некрасива, а зато сколько о себе мнит».
Ни один из мужчин, которых ее отец счел бы подходящей для нее партией, даже не взглянет в ее сторону. Им подавай невест помоложе. Совсем юных глупышек, жаждущих заполучить мужа, которому они с готовностью позволят заполнить пустоту своих голов и душ любой чепухой, какая только взбредет ему на ум.
Но она-то совсем иного поля ягода!
Серенити сокрушенно вздохнула. Она грустила не о том, что создана не такой, как большинство других девушек. Ей просто было горько оттого, что у них с отцом столь разные взгляды на ее жизненное предназначение, на ее будущее.
Когда же все это началось? Ведь было время, они с отцом хорошо друг друга понимали, воззрения их были одинаковыми, а взаимная любовь и уважение — безграничными. Бывало даже, он соглашался с ее мнением о роли женщин в воплощении в жизнь американской мечты. О праве женщин на серьезное образование.
