— Ой, мам, здесь какая-то большая собака! — раздался его голос.
— О боже! А Сократ?
— Сидит на подоконнике.
Хани вышла на крыльцо, где на нее радостно накинулся Геркулес.
— Сидеть, Геркулес! — прикрикнула она на пса, и тот послушно сел.
— Ой, так ты его знаешь, мам? — обрадовался Люк. — Вот здорово!
— Это собака Вестов.
В этот момент сокол слетел с подоконника и приземлился прямо перед носом Геркулеса. У Хани сердце ушло в пятки, но собака преспокойно осталась сидеть на месте, энергично виляя хвостом.
— Ой, мам, смотри, они, кажется, понравились друг другу! Сидеть, Геркулес! Хорошая собачка. — Люк почесал псину за ухом, и та еще усерднее заработала хвостом. — Я возьму Сократа и посажу его в клетку.
Люк свистнул. Сокол взлетел, опустился мальчику на плечо, и они вместе направились к одному из вольеров, где время от времени содержались больные птицы.
Хани, удивленная неожиданной привязанностью Геркулеса, присела на корточки и погладила собаку, с удовольствием перебирая густую шерсть, при этом провожая взглядом сына — маленького мальчика с соколом на плече. В ушах у нее звучал насмешливый голос Рея: «Недотепа Люк». Кто дал ему такое прозвище? Рей? Но ведь он в школе новичок, хотя порой это не имеет никакого значения. Мальчик явно из породы лидеров, как и его отец, в отличие от ее тихого, застенчивого сына. Хани поднялась и обратилась к Геркулесу:
— По крайней мере, Люк не питается одними бифштексами и колой. — Пес преданно заглянул ей в глаза и склонил голову набок, словно соглашаясь. — Я понимаю, дружок, почему ты прибежал за мной следом. Ты явно слишком хорош для того дома. — Она с сожалением взглянула на Геркулеса. — К несчастью, я вынуждена буду сообщить о том, что ты здесь, и тебя заберут, когда приедут за пикапом. — Хани почесала пса за ухом. — Ты хороший пес, Геркулес. Плохо только, что твой хозяин такой твердолобый и несговорчивый, — перебирая пальцами густую шерсть, Хани устремила взгляд вдаль и тихо продолжила: — Хотя, с другой стороны, он не так уж и плох… по крайней мере, иногда. И у него бывают просветления. Да, он неплохой… — Она смолкла, отдавшись мыслям о Джерри Весте, полном противоречий. Она думала о тонкости его натуры, скрывающейся за внешней грубостью, о его невероятных поцелуях… и упорном стремлении убить сокола. — Никогда я не понимала мужчин, Геркулес, никогда, — сказала Хани, заглянув в карие собачьи глаза.
В ответ пес вильнул хвостом и радостно взвизгнул. Покачав головой, Хани повернулась и пошла в дом.
Весь вечер она пыталась выбросить из головы Джерри Веста, но это ей не удалось, ибо мысли о нем упорно возвращались, преследуя ее. А когда она легла в постель, стало еще хуже. Полночи она пролежала с открытыми глазами, уставившись в темноту, во всех подробностях вспоминая поцелуи Джерри, блеск его глаз и глубокий, хрипловатый голос. Застонав, она повернулась к стене, зарылась головой под подушку и зажмурилась, снова пытаясь уснуть. Но когда ей это наконец удалось, Джерри Вест и во сне не оставил ее в покое. Ей снилось, то как он гоняется с ружьем за соколом, то как заключает ее в объятия и неистово целует.
На следующее утро пикап исчез. Весь день Хани была занята изготовлением эскизов брошюр для посетителей заповедника, стараясь не волноваться о том, как там Джерри справляется один. Около пяти часов вернулся Люк. Выглянув в окно, Хани увидела сына, шагавшего по дорожке к дому, и сердце у нее перевернулось: под глазом у него красовался синяк, губы распухли, из носа текла кровь, а куртка была порвана и испачкана в грязи.
— Люк! — Хани выскочила во двор как была, в одной рубашке. — Бога ради, что случилось? Ты… ты упал?
— Я подрался, мам. Уже все в порядке, не волнуйся.
— Подрался? О господи! — Она решительно взяла сына за руку. — Пойдем домой, милый, я помогу тебе умыться. Кости все целы? Может, лучше отвезти тебя к врачу?
— Мам, ну что ты, какой врач. Мы просто подрались… — Люк засопел, глаза его наполнились слезами.
— И кто это тебя так?
— Рей Вест. Сказал, что ты прострелила его отцу ногу. Что это ты виновата в том, что случилось. А я же знаю, что ты терпеть не можешь оружие и даже в руках его никогда не держала.
— О боже. — Страх, гнев, растерянность смешались в душе Хани и выплеснулись наружу яростью. — Так это был Рей Вест! Ну я им покажу!
Люк шмыгнул носом и посмотрел на мать.
— Если бы у меня был отец, он бы обязательно наподдал Весту-старшему. Правда, мам?
— Ох, Люк! — Хани едва сдерживала душившие ее слезы, уже готовые брызнуть из глаз. — Пойдем, мой дорогой, я тебе помогу.
Они пошли в ванную, и, борясь с дурнотой, Хани стала приводить сына в порядок. Прикладывая к ссадинам салфетки и вытирая кровь, она проклинала все на свете. Чужие болезни и несчастья всегда глубоко трогали ее, а сейчас дело касалось собственного сына.
— Зубы все целы?
— Да, один только, кажется, немножко качается.
— Покажи. — Действительно, один передний зуб Люка шатался.
— Все-таки надо позвонить врачу. — Ее трясло и знобило, но, стиснув зубы, Хани хлопотала вокруг сына. Легкое прикосновение к ссадине на щеке заставило мальчика всхлипнуть от боли, на глазах у него показались слезы и потекли по щекам.
— Ненавижу Рея Веста!
— Нехорошо ненавидеть людей, милый.
— Его можно. Он такой противный!
— Потерпи еще немного, дорогой, я скоро закончу. Когда произошла драка?
— Когда мы вышли из автобуса. А еще Рей сказал, что снова побьет меня, если я не соглашусь, что это ты ранила его отца.
— Ладно, не волнуйся. Завтра я встречу тебя на остановке.
— Не надо, мам!
— Не надо? Почему? Если этот Рей такой забияка, к тому же он ростом уже почти с меня…
— Нет, не надо встречать меня у автобуса. Я сам разберусь с ним. Я ведь мужчина!
Хани улыбнулась сквозь слезы.
— Конечно, дорогой. — Она прижала к себе хрупкое тельце сына. — И все-таки мне бы было спокойнее, если бы я встретила тебя завтра на остановке.
— Нет, мам, пожалуйста, не надо. Обещай, что не придешь!
Хани заглянула в глаза сына, полные решимости.
— Ты уверен, что так будет лучше?
— Да, уверен.
Закончив обрабатывать ссадины Люка, она спросила:
— Хочешь, я приготовлю тебе чего-нибудь вкусненького? Чего бы тебе хотелось?
— Вообще-то у меня что-то нет аппетита. Ну, может, картошку с жареной курицей и твое овсяное печенье.
Хани улыбнулась.
— Нельзя сказать, что у тебя плохой аппетит. Тревога в ее голосе уступила место облегчению. — Тогда иди отдохни, а я пока приготовлю обед.
