— Да я понимаю, дружище, понимаю. Ты не виноват, что с оформлением документов такая волокита. Да и лицо себе ты не сам попортил…
Володя умолк. Повисшая пауза подразумевала «но». Не виноват, но…
Глебу это не понравилось.
— Если бы ты не просадил свои капиталы… — начал он.
— Давай не будем искать крайних, — предложил Володя, и прозвучало это не просто примирительно, а прямо-таки великодушно.
На это можно было много чего возразить, но Глеб не стал. Буркнул «до связи» и отключил мобильник.
Подняв взгляд, он увидел тетю Таню, которая стояла в дверях, вытирая руки клетчатым полотенцем.
— С дружком своим общался? — спросила она.
— Не дружок он мне! — огрызнулся Глеб.
— Напрасно ты с ним опять связался. Кто предал один раз…
— Никто ни с кем не связывался. И не предавал меня Володька. Ну выбрала его Рита. Что ему было, из города сбегать?
— Вечно ты всех защищаешь, — хмыкнула тетя Таня, и было непонятно, осуждает она племянника или хвалит. — Пойдем ужинать. Остывает.
Глеб мигом поднялся с дивана и отправился в кухню. Он подозревал, что в Турции его не станут угощать домашними котлетами и жареной картошкой с луком.
Разговор за столом шел о погоде и политике, то есть ни о чем. Ни то ни другое не зависит от воли обычных людей, но они почему-то обожают эти темы.
Обсудив аномальную жару, происки НАТО и смерть известного актера, который не особенно им нравился, тетка с племянником плавно перешли к десерту, а заодно и к более насущным проблемам. Как жить дальше? Какую работу искать Глебу? Куда и зачем он собирается?
— Я? — фальшиво удивился он.
— Ну не я же, — усмехнулась тетя Таня.
— Откуда ты знаешь?
— Не глухая. Слышу твои разговоры с этим…
Она не назвала Володю по имени, что свидетельствовало о ее истинном отношении к нему.
— Раньше ты к нему относилась по-другому, — заметил Глеб.
— Раньше я думала, что в нем совесть заговорила, — сказала тетя. — Думала, он мириться пришел. А ему просто от тебя что-то нужно. Впрочем, как всегда.
— Рита пропала. Рита Белякова, помнишь?
— Соколова. Супруга Вовочки твоего. Законная.
Уточнение заставило Глеба нахмуриться. Он заглянул в свою чашку с молоком, поискал там что-то и сказал:
— Человек в беде.
— И ты туда же, — кивнула тетя Таня. — В беду. Причем в чужую.
— Тебе не стыдно?
Не ответив, тетя Таня встала и принялась греметь посудой в раковине. Это означало, что ей все-таки немножко стыдно. Глеб облегченно вздохнул и допил молоко.
* * *
В доме Соколовых уже поужинали. Раиса Захаровна брезгливо натянула желтые перчатки и принялась мыть посуду. Володя, принявший за ужином граммов двести, чувствовал не обычную приятную расслабленность, а нервное напряжение, которое требовалось немедленно снять. Пользуясь тем, что мать занята в кухне, он пару раз наведался в отцовский кабинет, где имелся бар, битком набитый разномастными бутылками, маленькими и большими, пузатыми и изящными, квадратными и круглыми. Соколову-старшему постоянно дарили всевозможные напитки. После его смерти коллекция не пополнялась, а, напротив, постепенно разорялась. Когда у Володи водились деньги, он просто покупал новые бутылки, тайком подменяя ими опустошенные. Теперь, оказавшись на мели, он стал действовать примитивнее, но не менее эффективно. Наполнял емкости чайной заваркой или водой, в зависимости от цвета выпитого напитка. Рано или поздно его ожидало разоблачение, но он не любил тревожиться по поводу будущих неприятностей. Дело было не в следовании заветам восточных мудрецов. Просто Володе вполне хватало тех неприятностей, что уже приключились.
Ни денег, ни жены, ни перспектив…
Мало?
«Мало», — решил Володя, направляясь в отцовский кабинет в третий раз. К этому моменту он порядком захмелел, поэтому двигался без необходимой сноровки. Ставя бутылку на место, он поднял такой стеклянный перезвон, что его услышала мать из кухни.
— Что там у тебя происходит? — подала она голос, и голос этот прозвучал весьма подозрительно.
— Я… я…
Володя совершенно растерялся. Глотку и пищевод еще жгло как огнем от выпитого, и это мешало сосредоточиться.
— Не поняла.
Раздались шаги. Нужно было срочно принимать решение. Немедленно покинуть кабинет, рискуя столкнуться на выходе с матерью? Остаться на месте, придумав правдоподобное оправдание?
Володя остановился на втором варианте. Когда вошла нахмуренная Раиса Захаровна, он держал в руках сигарный ящичек и смотрел на него так задумчиво, словно исполнял роль принца Гамлета, приготовившегося обратиться к откопанному черепу Йорика.
— Что ты делаешь? — опешила мать.
— Да вот, думаю, одна кубинская сигара после плотной трапезы мне не помешает. — Володя погладил себя по животу. — Не возражаешь, если я немного подымлю?
— Но ты же не куришь!
— Не курю. Но побаловаться немного можно.
Вытащив сигару, Володя сунул ящичек в бар, умышленно задев посуду. Снова послышалось звяканье.
— Осторожнее! — воскликнула Раиса Захаровна. — У твоего папы тут собраны просто бесценные напитки.
— Надо бы попробовать как-нибудь.
— Что ты, что ты! Даже не вздумай! Это же память!
— Ну да, конечно, — тяжело вздохнул Володя, перебираясь в гостиную, где, прихватив хрустальную пепельницу, плюхнулся на диван. Пока мать ходила за спичками, он меланхолично жевал сигару, размышляя о своем житье-бытье. Оно категорически не устраивало опьяневшего Володю. Сам себя он тоже не устраивал. Алкоголь словно растворил розовые очки, сквозь которые так приятно смотреть на окружающий мир и на себя любимого в этом мире. Горечь от табака во рту была сродни чувству, которое испытал Володя.
Прикурив от зажженной спички, он поблагодарил мать и откинулся на спинку дивана, медленно выпуская струи дыма. Мать, искоса наблюдая за ним, уселась протирать столовое серебро, которым были набиты шкафчики и буфеты квартиры.
— Вот скажи, мама, я хороший человек? — спросил Володя, осторожно посасывая сигару, оказавшуюся неожиданно крепкой.
— Конечно хороший, — ответила Раиса Захаровна со святой уверенностью большинства матерей, убежденных в том, что их чада лучше всех на свете.
— Гм…
Володя закашлялся. «Надо потушить сигару, пока совсем не развезло», — подумал он, но вместо этого затянулся в очередной раз, отчего запершило в горле и закружилась голова.
— Что означает твое скептическое хмыканье? — насторожилась Раиса Захаровна и величественным жестом императрицы отложила ложку. — Натворил что-нибудь?
