— Обоснованно?
— Не знаю, мне доказательств не предъявляли, — тонко улыбнулся хаосит в ответ.
Разговор на этом быстро завершился, и нас выпроводили наружу.
— Почему ты не сказал? — мрачно уточнил я, как только мы вышли на свежий воздух.
— А что бы это изменило? — иронично уточнил Тай, без труда сообразив, что я имею в виду. — Прости, но даже если бы я дал знать, ты бы ничем не помог. Все произошло очень быстро, в большой спешке и секретности. Учитывая, что меня взяли одного и за двое суток ни разу даже не допросили, а потом поставили ультиматум — либо я отправляюсь в ссылку и остаюсь здесь, либо меня очень тихо и больно казнят, наверное, именно для этого и арестовали.
— Владыка настолько опустился, что ни в чем не повинного высокородного светлого арестовали без соблюдения даже элементарных формальностей? — уточнил я.
— Почему ты решил, что неповинного? — огорошил меня Тай, покосившись насмешливо и даже в чем-то сочувственно. — Ваша офицерская присяга не ограничивает в словах и мыслях, но полностью исключает полноценное сопротивление. А общество действует ровно наоборот: ты вынужден тщательно следить за словами, но при этом способен на решительные действия.
— То есть ты действительно участвовал в каком-то заговоре? — медленно проговорил я. И снова не появилось удивления. Может, я уже разучился испытывать эту эмоцию?
Я даже понимал, почему Таналиор не втянул меня в это безобразие. Из-за пресловутой присяги, клятвы, которую приносил Владыке любой воин и любой боевой маг, начиная обучение и поступая на службу, и которая среди прочего не позволяла посягать на здоровье и власть верховного правителя. Имелись, разумеется, оговорки, без которых ни один здравомыслящий эльф просто не пошел бы на такую меру; например, что самозащита не является нарушением клятвы. Но сознательное участие в заговоре к оным, разумеется, не относилось.
Как и любую магию, эту клятву можно было разрушить, причем для хорошего хаосита подобное не составило бы труда. Проблема в том, что разрушение ее несложно обнаружить при наличии Владыки среди живых, а подобное снятие клятвы в одностороннем порядке автоматически приравнивалось к государственной измене и каралось смертью. Разумеется, если удавалось доказать сознательность действий и умысел при избавлении от чар.
— Если ты имеешь в виду, замешан ли я в ночном происшествии, повторю вновь: увы, нет, я не имею к этому отношения. Но с удовольствием пожму руку тому, кто это сделал. И если вдруг узнаю, кто этот замечательный эльф или не эльф, сделаю все, чтобы об этом не узнал больше никто.
— Это ты на что намекаешь? — растерянно хмыкнул я. — Я же говорил, я в это время был занят совсем другим.
— Я просто объясняю собственную жизненную позицию, — с иронией заметил друг. — А чем ты был занят, уже, извини, весь город в курсе, и это совсем даже не сон, на который ты порывался сослаться. Я честно хотел сделать вид, что ничего не знаю, но — не могу, меня уже загрызло любопытство. Расскажи, друг мой старинный, где ты научился так лихо отплясывать? Я пытался тебя удержать в полной уверенности, что, если ты облажаешься при местных, не простишь этого ни мне, ни себе. А ты, оказывается, где-то успел научиться местным танцам. И ведь еще морду кривил, глядя на них. Нехорошо это, лицемерно, я бы даже сказал!
— Тай, уймись, — поморщился я. — Любой танец складывается из чувства ритма, умения владеть своим телом и чувства партнера, если таковой есть. Первые две способности прекрасно развивают тренировки со струной, о которых ты отзывался столь пренебрежительно. Да и третья в конечном итоге тоже неплохо развивается боевой практикой.
— Я-то надеялся, что здесь есть интрига, а ты — опять о том же, — с притворной грустью вздохнул хаосит. — Нет уж, избавьте меня боги от таких развлечений, я скорее себе голову отрежу, чем добьюсь приличных результатов. И не надо рассказывать мне о том, что сразу с боевой струной никто не тренируется, хорошо?
— Даже не думал, — усмехнулся я в ответ. Заразить друга детства (а с Таналиором мы были знакомы без малого всю жизнь — наши родовые земли граничили) собственной любовью к смертоносной стали, струне или более прозаичным клинкам я так и не сумел и уже достаточно давно оставил эти попытки. Кажется, владея настолько мощной разрушительной силой, он считал, что другие боевые таланты ему без надобности.
Я бы не сказал, что собственные тренировки когда-нибудь всерьез мне помогли, если не считать облегчения взаимопонимания с некоторыми собеседниками: осознание, что перед ними — без малого профессиональный убийца, очень многих заставляло следить за языками и поступками. Что в свою очередь избавляло от некоторых неприятных моментов, связанных с вызовом на бой чести и самим боем.
Но, главное, мне просто нравился этот процесс — как развлечение, как искусство, как возможность выложиться на полную не только в магическом плане, но и в физическом. Наконец, как возможность поддерживать себя в отличной форме, а физическая крепость как раз оказалась хорошим подспорьем в службе.
— Ладно, сменим тему. Расскажи, почему ты отказался от помощи местных? Про брезгливость можешь кому-нибудь другому говорить, я-то тебя знаю чуть лучше, конкретно через нее ты способен перешагнуть без труда.
— Тай, ты уже, считай, здесь прижился, точнее — приживешься, когда увидишь обещанную библиотеку и начнешь приносить им пользу, — принялся пояснять другу. — А я не хочу становиться обязанным хоть в чем-то и, освободившись от одного ярма, радостно влезать в другое. Раз моя присяга недействительна после смерти Владыки, а родная земля не желает больше видеть, и это отлучение одобрено богами заодно с ритуалом, выход у меня остается один: сохранять верность собственным представлениям о личной чести и нести ответственность только перед собой.
— Все, все, уймись, оставь свои проповеди, — скривился он. — Я, конечно, понимаю, но твои принципы и излишнее благородство уже столько лет… впрочем, ладно, я лучше промолчу. Каждый выбирает свою судьбу сам. Лучше давай о простом. Что ты планируешь делать в ближайшей перспективе, то есть — прямо сейчас?
— Озаботиться пропитанием, — хмыкнул я. — Так что прогуляюсь по окрестностям и посмотрю, что здесь у побережья творится с рыбой.
— То есть ты серьезно настроен заняться приготовлением пищи? — недоверчиво уточнил хаосит. — И считаешь это менее зазорным, чем получить от местных то, что нам, в общем-то, причитается?
— Воин, не способный самостоятельно прокормить себя, не достоин называться воином, — отмахнулся я. — Кстати, напомни, как ты относишься к рыбалке?
— К тому, что ты называешь рыбалкой, я отношусь резко отрицательно, — скривился он. — Нет уж, сам развлекайся, а мне на это смотреть больно. Вот какой ты после этого маг, а?
— Тупой, но сильный, ты же сам говорил, — рассмеялся я.
— Кхм. Действительно. Ну вечером все же надеюсь увидеть тебя живым и здоровым.
— А что, есть сомнения?
— Честно? — насмешливо уточнил он. — Есть у меня ощущение, что эта древняя девочка еще припомнит тебе решительно все и сразу. И испорченный торжественно-триумфальный момент, и собственное опрометчивое заявление, ставшее популярной местной сплетней, и вчерашний танец.
