— Правда? — Светка схватилась за мочки. — Ага! Только одна! Надо же! Поспрошаю, может, кто подобрал. Насчет повезло — повезло-то повезло, но его повязали еще вечером, догуливали уже без виновника торжества! — Светка радостно захохотала. — С одной невестой!
— За что повязали?
— Напился и бросился с ножом на свидетеля.
— Убил? — испугалась Ида.
— Не-а! Порезал малость. Того — «Скорая», а жениха — менты. Жених поспорил, что выпьет бутылек не отрываясь, а свидетель под руку уговаривал не пить, а у того в руке ножик, он и оттолкнул его. Не рассчитал.
— И что теперь?
— Да ничего! Откупится. Свидетеля перевязали, и он вернулся догуливать. Вся тусовка хотела идти выручать Димку… это жених, но папаша невесты отговорил. Добралась домой в пять утра, ни рук, ни ног, вырубилась сразу, даже не разделась. Ужас! Сейчас дикий сушняк! Может, по пивку?
Светка счастлива, глаза сияют, румянец во всю щеку, размахивает руками, хохочет. Сверкают металлическим блеском бусы. Ида чувствует, как ей передается бесшабашное Светкино настроение. Она вспоминает, как Светка бросилась в своем шикарном красном платье в бассейн… Ну, девка! Безбашенная.
— Конечно! Может, чего покрепче? — спрашивает Ида.
— Не, пиво самое то! Кому рассол, а мне пивко. — Она машет рукой официанту.
— А твой парень… Кирилл, кажется? — спрашивает Ида, с улыбкой ожидавшая, когда Светка допьет бокал.
— Ха-р-ра-шо! — выдохнула та, промокая губы салфеткой. — А теперь по кофейку! Кирилл? А чего Кирилл! Отдыхает. Впарил какому-то лоху краденую тачку, ну и погорел. Сам лох! Кирилл как ребенок, честное слово! За ним глаз да глаз. Лузер, одно слово. — Светка машет рукой. — Да пошел он! Только время зря потратила. А как ты, Идочка? Я тебя с тех пор не видела… никого не видела. Ой, нет, видела! В августе, помнишь? Я летела к одной бабе… клиентке в смысле. Привет-привет, как житуха, и разбежались. Я ж тебе рассказывала про Кирюшу! Не помнишь? А тебя здорово таскали?
— Нет, после июня больше не вызывали.
— И твоего Толика тоже не вызывали? — В глазах Светки любопытство.
— Не помню, кажется, больше не вызывали, — говорит Ида.
— Твой Толик шикарный мужчина, я как-то видела его в городе, летом еще… — Она осекается. Потом говорит: — Меня только раз вызывали, а Кирьку так несколько раз. Русечка говорила, что твоего Толика подозревают, потому что они с Виткой… ой! Ты только не обижайся, ладно? Я такая дура, как ляпну иногда! Кстати, она вернулась. Говорит, на пару дней. Мы договорились сбежаться на днях. Между нами, Камаль страшный жлоб! Ни дня не работал, тянул с любовниц… лично я думаю, что ей надоело. В смысле, она не признается, конечно, что они разбежались, говорит, приехала по делу, а он в Германии на хозяйстве остался. А я думаю, что все, амба! Разбежались. Или он ее бросил, нашел бабу побогаче. Мне он никогда не нравился… и парфюмом сладким несет, аж задыхаешься!
— Я знала, что Толя с Викторией встречаются, — ровным голосом говорит Ида, чувствуя, как стремительно ускользает радужное настроение. — Все знали, по-моему, — добавляет она небрежно. Слишком небрежно…
Она не может отделаться от мысли, что Светка видела Толю с женщиной, недаром осеклась и увела взгляд. И на празднике он не отходил от этой самой стриптизерши… Русечки, которая вернулась.
— Ты знала! Ага, ну да… — Светка смущается и слегка розовеет. — И ты как… ничего? — Она сгорает от любопытства.
— А что я? — Ида пожимает плечами; на Светку она не смотрит. Больше всего ей хочется встать и уйти.
— Я тебя очень понимаю, — кивает Светка. — Ты болела, тебе не до этого. А как ты сейчас? Выглядишь уже получше. А летом была такая бледная… краше в гроб кладут! Я еще подумала, наверное, операция неудачная. Томка говорила, у тебя была операция. А мужикам лишь бы баба! Жена больная, а он гуляет. Я тебе очень сочувствовала, подруга, честное слово. Не понимаю я этих мужиков, ты такая красотка, куда Витке до тебя, а он гуляет.
Ида сидит опустив глаза, едва сдерживая желание закричать: «Замолчи! Дура!» Радужного настроения как не бывало. Встретиться с этой… визажисткой с самого начала было гиблой затеей; в городе полно спа-салонов, позвонить знакомым девчонкам и спросить. А с этой… ни за что! Под страхом смертной казни. Господи, какая дура! Болтливая дура!
Светка, не чуя дурного, отпивает кофе, морщится, вытряхивает в чашку сахар из сахарницы и несется дальше.
— Витка неплохая была, не жадная, но уж очень выпендрежная. И главное, обо всех типа всякие гадости. Та — идиотка, та — халда, одевается как с помойки, та — прошмандовка, та — курица… ужас! Я не выдерживала, Идочка, просто больная была. Мне, например, все нравятся. И Витка нравилась, и Руся… хотя она, между нами, страшная дура! Вцепилась в своего Камаля, а он доброго слова не стоит. Он и ко мне подкатывался, но я его быстро отшила. Козел! — Она отпивает кофе: — Горький, зараза! — Снова тянется за сахарницей.
— А ты кого-нибудь еще встречаешь? — пытается перевести разговор Ида, у которой голова кругом от откровений Светки. — Тамару давно видела? Как она?
— Томка Сотник?! — Светка выпучила глаза. — Ты что, Идочка, ничего не знаешь? — Светка потрясена. — Во всех газетах было! Ну, ты, мать, даешь! Я ничего не сказала, думала, тебе вредно и ты не хочешь обсуждать…
— Что случилось? — Ида чувствует внезапную слабость, в висках начинает звенеть тонко и противно.
— Она же померла! — кричит Светка. — Две недели уже! Говорят, — она понижает голос, — без нечистой силы не обошлось!
— Тамара умерла? — потрясенно переспрашивает Ида. — Нечистая сила… какая нечистая сила?
— Обыкновенная! Томка же была ясновидящая. Ведьма, типа. Неужели ты ничего не знала? Взяла себе имя Анастасия, все наши к ней бегали. Она на Витку каждый день на картах бросала, и на Русю, ну, мне тоже! В итоге Витки нет, а теперь и Томки нет. Они же были неразлейвода. Тебе она тоже гадала? Вообще-то, она Тамила, только не любила свое имя.
— Я даже не знала, что она ясновидящая, — бормочет Ида. — Я вообще ее мало знала. Ты сказала, нечистая сила…
— Ага, нечистая сила! Факт! Прямо у себя в студии и померла. Я была там несколько раз… вот где страх — не передать! Вся комната черная, всякие типа магические штучки для приворотов, ну, там, человечки из янтаря, черный кот, зеркало старинное, маски. Шарики! Знаешь, как страшно в темноте? Как глаза, так и смотрят на тебя. В смысле шарики. Ужас! Там без черной магии не обошлось, помяни мое слово. А помнишь, какие у нее глаза были! Черные, страшные, как уставится — аж мороз по коже! Она могла что угодно с тобой сделать, порчу наслать, любую болячку… — Светка осекается и с ужасом смотрит на Иду.
— Я ее не очень помню, — говорит Ида, делая вид, что не понимает, куда клонит Светка. — Видела раз или два всего. Почему вдруг черная магия? Откуда ты знаешь?
— А чего это она ни с того ни с сего вдруг померла? Здоровая тетка, никаких болячек, сидела на диване и вдруг бах — и померла! И книжка рядом по черной магии. Вот тебе и нечистая сила, и черная магия. Я сейчас вот что думаю, а что, если всем, кому она гадала, теперь кирдык? — Светка смотрит на Иду выпученными глазами. Та пожимает плечами. — А в городе вообще такое творится! — Светка прижимает ладошки к горящим щекам. — Артист в Молодежном сгорел прямо на сцене! У них премьера была, и прямо на премьере он и сгорел. Тоже не слышала? Ну, ты даешь! Их режиссер Виталик Вербицкий с инфарктом в реанимации, театр прикрыли, оперативники всех по три раза допрашивают на детекторе лжи. Говорят, нечистая сила или секта сатанистов. Сгорел как факел. Вот и Томка тоже… сгорела.
