Конечно, все эти примеры сильно упрощены. В большинстве случаев проявление наших недостатков и обстоятельства, требующие их устранения, бывают глубоко личными. Поэтому не стоит каждого бедняка обвинять в том, что ему надо избавиться от алчности. В конце концов, осуждение других – тоже серьезный изъян!
Такие недостатки развиваются и укореняются на протяжении нескольких жизней, и потому для превращения их в достоинства может понадобиться несколько воплощений. Но по мере взращивания каждой из этих добродетелей наша зацикленность на себе уступает место заботе о благополучии других. Развитие такого группового сознания – одна из основных задач, которые рано или поздно встают перед каждой душой в разных воплощениях. Мы неизбежно притягиваем к себе давление обстоятельств и возможности, которые позволят нам выполнить эту задачу.
Еще одна из наших задач в каждом воплощении – избавиться от иллюзий. Зачастую наша травма связана с некой иллюзией, под действием которой мы провели несколько жизней. Даже если мы в конечном итоге освобождаемся от этой иллюзии, мы очень редко способны оценить масштабы ее прежнего влияния на нас и нашу жизнь. Следующая история иллюстрирует связь между травмой, вызванной страхом быть брошенной, и иллюзией освобождения спасителем. Она показывает, каким сложным может быть процесс выявления истины.
Дженнифер никогда особенно не задумывалась о прошлых жизнях, не знала, верит ли она в них, и уж точно не ожидала вдруг окунуться в переживания, пришедшие из одной из них. В связи со старой травмой шеи и плеча она обратилась к Ирен, опытной массажистке, практикующей технику глубокого массажа по методу Иды Рольф, которая призвана корректировать структурные отклонения и также известна как рольфинг. Дело было во время девятого из обычных десяти сеансов рольфинга. Ирен прорабатывала область рта и челюсти Дженнифер, чтобы снять привычное напряжение в этой области, как вдруг Дженнифер испустила несколько стонов, которые быстро переросли в крики ужаса, а ее тело забилось в сильнейших конвульсиях.
Ирен сама прошла через нечто подобное и несколько раз наблюдала то же у других своих клиентов, поэтому она сразу поняла, что происходит. Она сжала руку Дженнифер и спокойно, но твердо сказала:
– Смотри внимательно и расскажи мне, что происходит. Расскажи, что ты видишь.
Дженнифер продолжала кричать, а Ирен продолжала настаивать, чтобы она описала происходящее. Когда Дженнифер заговорила, эмоциональный накал начал спадать, и она наконец смогла описать события по мере их развития от начала до конца.
– Я вижу мальчика лет восьми или девяти, – сообщила она, когда набралась сил для речи. – Он совсем не похож на меня сейчас, но я знаю этого мальчика. Я знаю все, о чем он думает и что чувствует. Знаю его самые сокровенные мысли. На улице начинает темнеть. Мы садимся ужинать. Все очень скромно и просто. Мой отец – фермер.
Пытаясь совладать с нахлынувшими на нее эмоциями, Дженнифер продолжила:
– Кто-то выбивает дверь. Мы даже не слышали, как они подошли к дому. Я сижу спиной к двери, но вижу все на лице отца. Он словно говорит: «Они здесь». Они одеты в форму. Кричат на отца, но я не понимаю слов. Двое из них начинают обыскивать комнаты, ломая мебель прикладами винтовок. Кладовая загорожена занавеской, и за ней они находят то, что искали: радиопередатчик, с которым работает отец. Его ставят на стол перед нами и разбивают у нас на глазах. Потом один из солдат крепко хватает меня за плечо (Дженнифер поморщилась от боли) и тащит меня на улицу. Я кричу: «Папа! Папа!»
У Дженнифер снова потекли слезы, ее дыхание стало частым и поверхностным. Рассказ она продолжала с трудом.
– Он ведет меня к амбару, подталкивая в спину винтовкой. Потом хватает за плечи и начинает бить меня и кричать. Я не могу защищаться. Ударившись головой о стену, я сползаю на землю, и тогда он начинает бить меня ногами. Я лежу на земле, а он все бьет и бьет меня.
Дженнифер застонала.
– У меня в голове только одна мысль: вот сейчас придет отец и спасет меня. Он сильный. Он придет, и все закончится, – Дженнифер сквозь слезы посмотрела на Ирен. – На этом все. Конец.
Ирен села на кушетку рядом с Дженнифер, обняла ее и сидела так до тех пор, пока яркие впечатления от жестокой сцены не стали меркнуть. Потом она объяснила то, что Дженнифер и так уже поняла: скорее всего, она сейчас заново испытала жестокий конец своей предыдущей жизни. Ирен предположила, что тема, связанная с этой страшной смертью, господствует в нынешней жизни Дженнифер. Быть может, Дженнифер сможет ее распознать.
После долгого молчания Дженнифер закрыла глаза и ответила тихо, но уверенно:
– Если меня бросят, я умру.
Последовала еще одна долгая пауза, после чего она кивнула и добавила:
– Вот что я чувствовала, когда была тем мальчиком, и отец не пришел. Меня бросили. И в этой жизни меня бросали снова и снова.
Ирен кивнула:
– Я бы сказала, что страх быть брошенной был для тебя проблемой и до предыдущей жизни, ведь ты именно так интерпретировала свою травму: тебя бросили. А ведь ты могла отнестись к тому нападению иначе и подумать: «Это несправедливо. Я такого не заслуживаю». В таком случае в этой жизни ты имела бы дело со справедливостью, а не с одиночеством. Или ты могла бы разозлиться и страстно пожелать мести. Не зная, что тебе остается жить всего пару минут, ты могла бы поклясться себе: «Я убью его, когда вырасту».
Ирен продолжила:
– В момент насильственной смерти кристаллизуется нечто, что задает тон следующей жизни. И единственный способ освободить кристаллизованную энергию – найти для себя совершенно иную точку зрения на соответствующую проблему. В твоем случае это страх быть брошенной.
– Так и произошло. Я словно всю жизнь готовилась к тому, что случилось в прошлом году, когда умер муж. Я любила его. Люблю его, – тут же поправилась Дженнифер. – Очень сильно. И я смогла отпустить его, позволить ему оставить меня, потому что он так решил. Это, пожалуй, было самым сложным и самым лучшим решением в моей жизни.
– Начни с самого начала, – попросила Ирен.
История Дженнифер, рассказанная без намека на жалость к себе, была поистине сагой об одиночестве.
– Отец бросил маму, когда мне было четыре года. Я его обожала, а потом его вдруг не стало. До сих пор помню, как я всё плакала и плакала, спрашивала, где папа. Но эти вопросы маму только злили, и я перестала их задавать, хотя по-прежнему хотела знать ответы. Когда мне исполнилось пять, мама тоже ушла, оставив меня с бабушкой. Она иногда приезжала меня навестить, раз в два или три года, но к тому времени она уже стала для меня чужой. Когда мне было лет тринадцать, она перестала приезжать. Бабушка отказывалась отвечать на все мои вопросы о родителях. Она сильно ненавидела моего отца и очень стыдилась матери. И поэтому, чтобы не ссориться с ней, я снова перестала задавать вопросы.
