И вот однажды Джордж вернулся в свой родной город, где он не был с тех пор, как вместе с семьей уехал отсюда тридцать лет назад. Приехать сюда его заставили похороны лучшего друга детства, Билли. Тетя его друга, Хэтти, эксцентричная старушка и единственная оставшаяся в живых родственница Билли, настояла на том, чтобы Джордж навестил ее перед отлетом домой. Джордж не был с ней раньше знаком, хотя смутно припоминал, как Билли рассказывал о сестре своей матери, Хэтти, которая жила за границей и была актрисой.
Сидя в хорошо знакомой гостиной дома Билли, где теперь жила одна Хэтти, Джордж с трудом сохранял свой обычный степенный, приветливый вид. Но его отточенные манеры исчезали под проницательным взглядом Хэтти. Все осложнялось и тем, что эта несносная старушка не обращала внимания на его попытки вести непринужденную светскую беседу, а делилась своим щедрым запасом баек, да еще требовала от него того же.
Хэтти угостила его тортом. Наливая кофе, она простодушно спросила:
– Билли когда-нибудь вам говорил, что я гадаю по рукам?
Джордж в этот момент жевал торт и молча покачал головой. В его глазах явно читалась тревога. Хэтти уселась и уверенно потянулась к его рукам, рассмеявшись хриплым старушечьим смехом.
– Это правда. Я всегда была в нашей семье самой эксцентричной. Но в театре очень важно знать, кому можно доверять, а за кем нужен глаз да глаз. И потом, – игриво добавила она, – это интересно, а я очень любопытна. Каждый актер должен быть психологом, знаете ли. Чтобы добиться хоть какого-нибудь успеха, мы должны знать, что цепляет людей за живое. Хиромантия для меня стала самым простым способом изучать людей. А когда ролей не хватало, я подрабатывала на жизнь гаданиями.
Она перестала щебетать. Не говоря больше ни слова, она провела пальцами по каждому его пальцу и стала мять его ладони в разных местах. Джордж чувствовал себя крайне неловко, но сказал себе, что уважит чудну́ю старушку, посидит с ней еще полчаса, а потом сбежит. Она подняла глаза и тихо заговорила.
– Я хочу вам кое-что сказать, и вам будет нелегко это слышать. Ваши руки говорят, что у вас очень жестокая натура.
Джордж тут же сбивчиво запротестовал, но она с улыбкой его прервала.
– О, я знаю. Уверена, все ваши друзья и даже сам Билли, будь он здесь, сказали бы мне, что вы премилый человек. Даже ваши руки говорят мне, что вы стараетесь быть именно таким, – она заглянула ему в глаза с явным сочувствием. – но это ведь так тяжело, верно?
Его лицо покраснело от злости. С чем еще ему придется мириться только из вежливости?
Хэтти продолжила:
– Расскажите мне о ваших родителях. Какими они были?
Обрадовавшись, что тема разговора переключилась с него, он ответил:
– Моя мама – замечательная женщина. Я был ее любимчиком. Она пыталась компенсировать плохое отношение отца ко мне. Уж если говорить о жестокости, то вот кто был по-настоящему жестоким, так это мой отец. Не физически, нет. Он был выше этого. Это он придумал назвать меня в честь брата матери, который был полным неудачником, бездарем, абсолютно лишенным амбиций. И в детстве он постоянно сравнивал меня с дядей Джорджем, подразумевая, что я точно такой же. И что бы я ни делал, чтобы доказать обратное, чего бы ни добивался, он всегда видел во мне лишь никчемного лоботряса.
Едва Джордж разошелся, как Хэтти сменила тему, спросив:
– Вы не скажете, когда у вас день рождения?
Он грубо пробормотал ответ, и Хэтти взяла с книжной полки таблицы эфемерид.
– В этой книге приводятся небесные координаты Солнца, Луны и планет в каждый день нашего века, – объяснила она.
Какое-то время Хэтти искала названную им дату.
– Так и думала, – удовлетворенно сказала она, постукивая пальцем по странице и демонстрируя ему столбики крошечных цифр. – Когда вы родились, Марс был в Тельце. Между прочим, то же самое было у Гитлера. Это может указывать на наличие жестоких черт точно так же, как сочетание некоторых характеристик вашей руки: выдающийся нижний холм Марса, утолщенные концевые фаланги на больших пальцах, общая толщина рук и притупленные кончики пальцев. И все же есть признаки острого ума и значительной отзывчивости. Порой люди приходят в этот мир с несколькими признаками склонности к насилию. Но они уже успели достичь достаточного уровня сознания, чтобы понимать, что подобные пристрастия необходимо преодолевать. Это означает, что перед ними стоит очень непростая задача, ведь всю жизнь они вынуждены вести войну с собственной натурой.
Джорджа возмутили эти слова, но Хэтти, словно не замечая этого, по-прежнему улыбалась ему.
– Знаете, что я думаю? Я думаю, вы намеренно выбрали себе такого отца, чтобы вызвать в себе отвращение к жестокости. Готова поспорить, вы всю свою жизнь стараетесь ничем не походить на своего отца.
– Именно, так и есть! – воскликнул Джордж, раздраженный тем фактом, что она была права: решение не походить на отца он принял так давно, что даже не помнит, как жил без него. – И мне хотелось бы думать, что я в этом преуспел. Я полная его противоположность. Он унижал меня, моих братьев и сестер, маму, всех наших родных, всех! Не было такого человека, который был бы в его глазах достаточно хорош или умен.
– И вы ничего подобного не делаете?
– Нет, не делаю! Я всегда очень старался морально поддерживать детей и каждую из своих жен.
– Вас когда-нибудь обвиняли в отсутствии непринужденности? – поинтересовалась Хэтти.
Джордж несколько растерялся. Эта сумасшедшая старуха постоянно меняла тему.
– Если честно, дети раньше говорили, что мне надо научиться расслабляться… А все жены постоянно жаловались, что со мной им не «весело». Но я этого никогда не понимал. Я еще в детстве решил, что всегда буду жизнерадостным. Я никогда не ворчал, как это делал отец.
Вдруг он замолчал и отрешенно покачал головой.
– Иногда я задумываюсь, зачем я так сильно стараюсь. Людям, которые плохо меня знают, я и так нравлюсь. А мои близкие… Честно говоря, у меня и близких-то нет. Никогда этого не понимал.
Хэтти похлопала его по руке.
– Я помогу вам понять, – сказала она. – Представьте, что есть школа, в которой учат быть добрым. Вы не умеете этого от рождения, но твердо намерены научиться, даже если придется много стараться и постоянно тренироваться. И представьте, что до того, как попасть в школу, вы были прямой противоположностью доброго человека. Подобно вашему отцу, вы были жестоким и обижали других без какой-либо на то причины, просто по привычке. Сейчас вы примерно во втором классе этой школы доброты. Вам еще предстоит многому научиться, прежде чем эти навыки станут настолько естественными для вас, что вам даже не придется ни стараться, ни задумываться об этом. Вы все еще работаете над сдерживанием грубых импульсов, обидных слов, критики, оскорблений и даже жестоких поступков. Но с тех пор, как вы пришли в эту школу, вы боитесь, что, если перестанете скрывать свои агрессивные наклонности, вам не позволят здесь остаться и чему-нибудь научиться. Поэтому вы изо всех сил стараетесь утаить то, что до сих пор остается частью вас, частью, которой вы привыкли стыдиться и в существовании которой боитесь признаться даже самому себе.
