Понимала в душе, что происходит, и боялась себе признаться.
— Я не знаю. Но они посадили твоих родителей на кухне и перетряхивают весь дом. Если хочешь, мы потихоньку проберемся ко мне, из окна все хорошо видно. Только обещай мне не выдавать себя, что бы ни случилось. Обещаешь?
Митя взял Веру за руки и пристально посмотрел ей в глаза.
— Да.
— Хорошо. Пройдем по соседней улице, потом через участок Кузнецовых, их сейчас нет, и к нам. Правда, придется через забор перелезать. Но он там не высокий.
Вера молча кивнула. Когда они добрались до Митиного окна в мансарде, трое мужчин уже собрались на их кухне. Один писал за столом, другой стоял возле отца, третий что-то искал в буфете. Потом тот, что стоял рядом с отцом, вдруг неожиданно коротко и резко ударил папу по лицу. Вера вскрикнула и тут же закрыла себе рот руками. У отца потекла кровь из носа. Мама хотела броситься к нему, но ей не дали. Потом в комнату вернулся еще один. Папу больше не били, но было видно по выражениям лиц, что ведут себя эти незваные гости отвратительно грубо. Вера с трудом держалась, чтобы не броситься домой.
— Ты ничем не поможешь, только хуже будет, — удерживал ее Митя. — Это просто счастье, что тебя дома не было.
— Я не могу тут сидеть! — сцепив из последних сил руки, шептала она. — Не могу.
Она даже плакать не могла от ужаса. За что? Почему? Почему сегодня?
— Можешь. Сиди, или я уведу тебя вниз, — жестким, непривычно взрослым голосом велел Митя. — Если ты там появишься, твоим будет только хуже. Пойми ты это!
— А вдруг они думают, что меня арестовали на городской квартире?
— Нет, они так не думают, — не очень уверенно ответил Митя.
— Я должна идти, будь что будет, мы одна семья. — Вера решительно вырвала руку, вскочила с кровати и бросилась к дверям, но Митя с удивительной ловкостью перехватил ее. Закрыл собой дверь.
— Смотри, их выводят! — Вера снова бросилась к окну. — Мама, мамочка! Надо что-то делать! Их сейчас увезут! Я крикну им!
Она билась у окна, не зная, на что решиться.
Митя едва справился с ней и отпустил, только когда машина уехала.
— Так лучше, — сказал он, опускаясь без сил рядом с ней на кровать. — Думаю, твои родители больше всего хотели, чтобы тебя не увезли вместе с ними.
— С ними? Да за что? — истерично воскликнула Вера. Теперь, когда испуг разжал тиски на ее горле, она зарыдала в голос, слезы текли сплошным потоком, так что она уже не могла разглядеть ни Митино лицо, ни окружающие предметы.
— А их за что? — глухо спросил он.
Вера проплакала полночи, потом заснула, а утром потихоньку, словно воришка, зашла к себе на дачу, собрала вещи и уехала в Ленинград. Митя уговаривал ее остаться у них, но Вера не согласилась.
Глава 3
Санкт-Петербург, 2016 год
— Машенька, вы не видели большой голубой конверт? Там были фотографии из фонда Люблинской, и к ним каким-то образом попали фото Шостаковича, его дача в Комарове и какие-то люди. Хотела разобраться с этой путаницей и вот не могу найти, — перекладывала бумаги на своем рабочем столе Ирина Кондратьевна, пожилая, пропахшая до мозга костей архивной пылью, невероятно рассеянная дама.
— Нет, Ирина Кондратьевна, не видела, — автоматически покачала головой Маша. Что-то ее в вопросе Ирины Кондратьевны задело, и она, оторвавшись от компьютера, внимательно взглянула на коллегу. — Простите, Ирина Кондратьевна, я, кажется, плохо расслышала, что вы ищете.
— Голубой конверт, большой такой, пухлый, с фотографиями, — поправляя неопрятную шевелюру, плаксиво повторила Ирина Кондратьевна.
— А что с ним не так?
— Фото Шостаковича туда каким-то образом попали. Его дача в Комарове. Не видели?
— Нет.
Вот оно! Ведь вчера еще Маша что-то такое хотела вспомнить о даче, но ее одолел голод, она отвлеклась, а потом и вовсе забыла. А ведь бабушка вроде говорила, что у них когда-то была дача в Комарове, и именно недалеко от Шостаковича. Прадед был известным физиком, занимался какой-то закрытой темой, и ему дали дачу в поселке советской элиты. Но было это очень давно, и бабушка почему-то не любила о ней вспоминать, никогда в это самое Комарово не ездила. Хотя Маша пару раз даже просила показать этот дом. Но бабушка сказала, что, наверное, его уже нет или она его не сможет найти.
— Машенька, вы почему такая задумчивая сегодня? — окликнула ее Татьяна Константиновна, заведующая секцией, миловидная и очень элегантная дама. Ходили слухи, что муж ее был антикваром, сама она говорила, что он искусствовед. — Идемте чайку попьем, Алла Юрьевна уже на стол накрывает. Ирина Кондратьевна, потом найдете свой конверт, идемте чай пить.
И Маша с удовольствием встала из-за рабочего стола.
— Так что у вас стряслось? Что-то с бабушкиной квартирой, с оформлением документов? Может, помощь нужна? — Татьяна Константиновна близко к сердцу принимала Машины наследственные хлопоты и то и дело пыталась сосватать ей свою знакомую риелторшу. Машу даже посещала пару раз нехорошая мысль, что Татьяна Константиновна в этом деле имеет какой-то интерес.
— Да нет, все в порядке, — поспешила заверить ее Маша. — Просто вчера разбирала бабушкины бумаги и наткнулась на очень интересную переписку.
И чтобы отвлечь Татьяну Константиновну, она рассказала о Митиных письмах.
— Представляете, он в 1950-х годах искал какие-то сокровища! Это когда вся страна строила коммунизм и пела бодрые марши, когда молодежь рвалась на стройки десятилетия, чтобы почти бесплатно вкалывать где-нибудь в тайге.
— Моя дорогая, — махнула изящной ручкой Татьяна Константиновна, — вы же историк и должны понимать, что меняются времена, но люди остаются прежними. И поиски клада во времена социализма могли быть такими же привлекательными, как в любое другое время. И в эти годы люди влюблялись, страдали, мечтали, грабили, убивали, копили деньги, мечтали о власти и богатстве.
— Так что же, вашему Мите так и не удалось ничего найти? — стряхивая с груди крошки курабье, поинтересовалась Ирина Кондратьевна.
— Кажется, нет. Впрочем, не знаю, переписка оборвалась, — равнодушно пожала плечами Маша, которую гораздо больше интересовала история семьи, чем Митины изыскания.
На этот раз она не повторила вчерашнюю ошибку. Вернувшись домой, ну да, домой, ведь бабушкина квартира всегда была и всегда останется ее домом, первым делом приготовила на ужин сосиски с салатом, запила их чаем с ромовой бабой, с детства обожала, и только тогда занялась исследованием.
Понятно, исследование — это громко сказано. Она просто достала из книжного шкафа три самых старых альбома в темно-синих переплетах и, удобно устроившись в дедушкином кресле с высокой спинкой, принялась перелистывать тяжелые страницы.
