Иногда Лучана закатывала ему сцены ревности, бурные, но короткие, в основном по поводу соседских девиц или красоток с улицы. Его подруга была добродушна и незлопамятна.
О своей знаменитой прапрабабке она почти ничего не знала, во всяком случае, не больше, чем любой, кто прочел статью в каком-нибудь журнале. Где в Венеции находилась вилла танцовщицы, подаренная Айвазовским, никто из родственников Лучаны понятия не имел. Вероятно, она принадлежала Тальони недолго. Словом, в этом смысле никакой пользы Мите от новой знакомой не было, зато у него появился надежный компаньон и друг.
А ведь он до сих пор даже себе боялся признаться, как одиноко было ему в чужой стране. Поговорить по душам и то не с кем. Не потому, что он не знал язык. Знал, и даже очень неплохо. За три года овладел итальянским в совершенстве, а еще подтянул французский. Нет, не в этом дело. Просто слишком чужим, словно пришелец с другой планеты, был Митя в прекрасной солнечной Италии. Не было у него здесь ни друзей, ни родных. Но с появлением Лучаны все стало иначе — она заменила ему семью, друзей, с ней он почувствовал себя дома. И был ей благодарен.
Они жили в маленьком старом доме на узком вонючем канале, далеко от туристических маршрутов. Здесь не на что было смотреть, кроме облупившихся домов, остро нуждавшихся в покраске, и кособоких ящиков с цветами под окнами жалких домишек. На первом этаже их дома находился сарай, там хозяин чинил старые лодки, комнаты наверху занимала многочисленная семья хозяина, а остальные сдавались внаем. Удобства в домике были самыми примитивными, мыться приходилось в кадушке. На общей кухне все время что-то готовилось, носились дети, кипело на плите белье, раздавались громкие перепалки, и вообще атмосфера очень напоминала ленинградскую коммуналку. Митя, живший с родителями в отдельной квартире, ни к чему подобному не привык, но средств на что-то лучше у них с Лучаной не было. К счастью, ей удалось подружиться с женой хозяина, и их жизнь над лодочным сараем стала вполне сносной.
А еще Лучана смогла устроиться на работу в мэрию и даже завести приятельские отношения с клерком из нужного отдела. И вот теперь Митя со дня на день ожидал, что ей удастся раздобыть нужные сведения. Увы.
— Не кисни, — потрепала его по руке подруга. — Джузеппе сказал, что можно съездить в администрацию сестиери (района) и попробовать поискать там.
— Лучана! Какого сестиери? Мы понятия не имеем, где находилась эта вилла, — безнадежно махнул рукой Митя.
— Точно. — Она согласно кивнула и задумалась, глядя на проплывающие по каналу гондолы с богатыми туристами на борту. — А знаешь, мы не так искали! — вдруг расцвела она широкой белозубой улыбкой.
Улыбка у Лучаны была прекрасной, словно оправдывала ее имя — «сияющая». Она действительно сияла.
— Мы искали сведения о доме, принадлежавшем Тальони, а надо попытаться отыскать купчую за подписью Айвазовского. — Фамилию художника она произносила по слогам.
— Лучана, ты гений! — вскакивая с места и целуя в щеку подругу, воскликнул Митя. — Сможешь найти?
— Ха, какой быстрый. Надо сперва узнать, где искать. И потом, не забывай, мне еще и работать надо. А сейчас пошли в кино, хочу посмотреть новый фильм с Одри Хепберн. Обожаю ее! — поднимаясь из-за стола и одергивая платье так, что все сидящие в кафе мужчины позабыли о своих спутницах, воскликнула Лучана. — Пошли, — тянула она за руку замешкавшегося Митю.
Глава 9
Венеция, 1964 год
Митя брел вдоль каналов ненавистного города. Да, за последний год он успел возненавидеть Венецию, пропахшую морем, гнилью каналов, окутанную по утрам розовой туманной дымкой, наполненную толпами туристов и запахами жареной рыбы. Чужой, шумный, помпезный город.
Поиски сокровищ завершились полным фиаско, это стало ясно еще полгода назад. Когда у них с Лучаной хватило смелости признать собственное поражение, Митя впал в какое-то равнодушное оцепенение. Он перестал работать, целыми днями валялся дома. Не брился, отрастил клочковатую жиденькую бородку, которая страшно раздражала Лучану. Она пыталась растормошить его, заставить что-то предпринять. Скандалила, закатывала истерики. Но Мите было все равно. В последнее время она стала откровенно изменять ему, завела поклонников, с которыми вызывающе целовалась под окнами. Он не реагировал. Наконец позавчера она собрала свои вещи и уехала в Париж, предварительно окатив его волной русских проклятий, на которые была большой мастерицей. Митя даже с кровати не встал, чтобы запереть за ней дверь. Если бы она кинулась на него с ножом, он, наверное, и тогда бы не пошевелился.
Но прошло два дня, и Митя почувствовал невыносимую тоску. Одиночество сжало сердце, да и есть, если честно, захотелось. Лучана не оставила ни крошки продуктов, ни копейки денег. Пришлось выбираться на улицу. Порывшись по карманам, он нашел несколько лир — хватило на бутылку молока и кусок пиццы. Преодолевая вялость и апатию, оделся, кое-как побрился и двинулся в город — нужно было искать работу. Одно дело валяться в кровати, когда тебя кормят, поят и даже орут на тебя, а другое — тихо загибаться от голода. Кстати, он понятия не имел, до какого числа Лучана оплатила комнату, но подозревал, что только до своего отъезда.
К счастью, в разгаре был туристический сезон, и он смог пристроиться официантом в знакомом кафе. За годы жизни в Венеции Митя уже приобрел немалую квалификацию в этом деле.
И снова потекли безрадостные дни. Но если раньше их скрашивала мысль о сокровищах, которые должны перевернуть его жизнь, то теперь ожидать было нечего. Он все острее чувствовал тоску по семье, по Вере, по родному Ленинграду, и чем больше тосковал, тем чаще подумывал о возвращении. Если ему удалось выбраться из Союза, почему бы не попробовать вернуться? Хватит валять дурака. Сокровищ нет и не будет, пора поставить точку в этой истории и пробираться домой.
Он написал Лучане прощальное письмо в Париж, попросил прощения, все же она долгие два с половиной года была ему верным другом.
Лучана не ответила. И ладно. Домой! В Ленинград!
Глава 10
Cанкт-Петербург, 2016 год
— Мария? Это Никита Кирилин, — прозвучал в трубке сухой официальный голос. — По поводу дневников.
С момента их судьбоносного совещания прошло уже три дня, и Маша была уверена, что Никита передумал иметь с ней дело или вообще забыл о ней и о сокровищах.
— Дневников дома нет. Бабушка считает, что они, скорее всего, на даче на чердаке.
— Вы рассказали бабушке о кладе? — Отчего-то Маше это было неприятно.
— Нет, просто сказал, что хочу разобраться, зачем это вам вдруг понадобились дедовы дневники, — пояснил Никита, незаметно переходя на обычный человеческий тон.
— Ясно. Значит, вы попробуете отыскать их на даче?
— Не вы, а мы. Там работы на целую роту солдат, а вы хотите, чтобы я один все перелопатил?
