Весь 1548 год был таким же мокрым, как его начало. Иван ломал голову, как теперь быть с Казанью. Шигалей власть захватить не смог, чтобы снова воевать Сафа-Гирея, надо сначала привести в порядок своё собственное войско. И царь занялся именно этим.
К Ивану торопился вестник из Казани, посланный сторонниками Москвы. Он не знал, что в той грамотке, что зашита глубоко в полу кафтана, но знал другое — в Казани помер грозный Сафа-Гирей! Помер глупо, напился пьяный и расшиб себе голову. Ходили слухи, что ему помогли, но только слухи. Власть взяла царица Сююн-Беки, а царём провозглашён её сын Утемиш-Гирей. Мальцу всего-то два годика. Одновременно с послом в Москву совсем другие люди из дворца отправились за помощью в Крым.
Вестник к Ивану поспел вовремя и грамоту привёз в сохранности, а вот его соперникам не повезло — казаки изловили их и переправили казанский крик о помощи вместо Крыма в ту же Москву. Напрасно ждала Казань подмоги от своих собратьев из-за Перекопа, не пришла помощь. Чтобы оттянуть столкновение с Москвой, решено было кланяться царю Ивану. В июле из Казани от имени младенца Утемиш-Гирея прислали слёзную грамоту с просьбой о мире. Царь довольно усмехался:
— Это раньше я был мал, а Сафа-Гирей силён, теперь наоборот! С младенцем переписываться не стану, пусть присылают добрых людей.
Добрых людей не прислали, и московское войско снова выступило в поход на Казань. Только в этот раз подготовились лучше, и зима стояла крепкая, без больших оттепелей. Сначала всё шло хорошо, но в феврале постигла та же беда — нежданная слякоть! Иван злился:
— Да что ж это?! По осени от Москвы не выберешься, а пока до Казани дойдёшь, так здесь дождями изводит!
Размышления привели к уверенности, что нужно сначала осложнить казанцам жизнь блокадой и построить крепость, из которой потом выступать. Так и сделали, на Круглой горе в устье Свияги вдруг вырос Свияжск, где к приходу царя приготовлен запас всего необходимого. Построили этот город хитро. Понимая, что казанцы не дадут спокойно возводить крепость, русские сначала срубили настоящие крепостные сооружения со стенами, воротами, башнями, пометили все брёвна до единого, постройку разобрали и, сложив на плоты, сплавили по реке. А на месте быстро собрали всё заново, заполнив укрепления землёй. Получилось настолько быстро, что, пока казанцы сообразили, в чём дело, крепость уже стояла, щетинясь полутора сотнями больших орудий. Москва показывала, что она встаёт с колен и с ней придётся считаться!
Все речные подвозы к Казани тоже постарались закрыть. Первыми из города побежали, бросив на произвол судьбы своих жён и детей, крымчане, но попались сторожившему Каму воеводе Бахтияру Зюзину, были биты и потоплены.
Пересилили тогда Казань, снова сел в городе Шигалей. Но главным было не это, вернулись домой тысячи русских пленных! Больше 60 тысяч избитых, изувеченных, голодных, обовшивевших людей прибрели, едва передвигая ноги, к своим семьям, уж и не чаявшим когда-нибудь их увидеть. Вот за это и ратовал прежде всего Иван. Первым условием было освобождение русских из полона. Не могли простить в Москве многие тысячи своих загубленных в татарском плену соотечественников.
И поначалу казалось всё хорошо, но очень скоро оставленные в Казани для надзора за освобождением пленников бояре сообщили, что казанцы русских не освобождают, держат в ямах закованными в цепи. Пришлось отправляться к городу снова. Дорого далась Казань русским войскам, упорно сопротивлялись татары, прекрасно понимая, что пощады за все их прежние измывательства и притеснения не будет, припомнят убитых и замученных, не поверят больше русские слёзным мольбам, которым грош цена.
Это и случилось. Несмотря на все усилия казанцев, постаравшихся испортить мосты и гати, несмотря на проливные дожди, московское войско встало под Казанью. На рассвете 23 августа полки уже заняли свои места вокруг города.
Но Казань сильна, стоять осадой можно хоть до следующей весны. Просто штурмом не взять. Что делать? Бить долго по одному месту, чтобы появилась брешь в стене, не получалось. Пушкари разводили руками: орудия сильны, но татары близко не подпускают, сами палят в ответ, можно орудия погубить. Воеводы вдруг предложили: а если подкопать под стену и заложить порох туда? Небось, если рванёт, то стена может и обрушиться? А дальше уже доделают...
Так и решили, за подкопы взялись немедля, пока не зарядили осенние нудные дожди.
Стоявшим осадой русским немало досаждали скрывавшиеся в лесах татары и ногайцы под предводительством Япанчи. Когда их удалось разгромить и многих взять в плен, царь приказал привязать пленников к кольям на виду у всего города, чтобы казанцы видели, что с ними будет. Приказание выполнили, поближе к городским стенам в землю врыли высокие колья, к которым привязали татарских пленных, скрутив руки за спиной. Со стен в сторону русских понеслись проклятья.
— Ага, не нравится, собаки?! — кричал в ответ сотник Терентий, у которого казанцы в неволе зверски замучили двух братьев, медленно поджаривая их на огне. Он готов был сам перебить пленников, но царь распорядился не трогать.
Вдруг на стенах показались люди, сначала подумалось, что это вышли мурзы, посмотреть на своих. Терентий довольно хмыкнул: пусть увидят, что с ними со всеми будет, если не освободят оставшихся в полоне русичей и не перестанут разорять русские города и веси! Но радоваться не пришлось. Стоявшие на стене люди вдруг подняли пищали, один за другим взвились дымки, и в привязанных к кольям их соотечественников... полетели пули!
Терентий даже не сразу поверил — казанцы бьют своих?! Убивают татар, которых никто губить не собирался?! И это вместо того, чтобы попытаться их спасти или на худой конец выкупить?
Со стен доносились какие-то крики. В ответ один из привязанных татар гоже закричал. Русские наконец опомнились и тоже принялись стрелять в ответ, заставив казанцев отступить со стен. Пушкари, подсуетившись, дали залп из трёх пушек. На стене остался только один Гагарин, который всё равно что-то кричал своим вниз. Ему отвечали, правда, не очень уверенно и громко.
Терентий пнул привязанного к ближнему столбу пленного:
— Чего он кричит?
И сообразил, что татарин вряд ли поймёт русскую речь, но тот оказался понятливым, усмехнулся:
— Кричит, что лучше нам погибнуть от руки своих, чем от ваших нечистых рук, шакалы проклятые!
Терентий изумлённо раскрыл на него глаза:
— Это про шакалов он кричал или ты?
— Все мы! — Лицо татарина перекосила злоба, выкрикивая проклятья, он брызгал слюной. Терентий даже незаметно вытер руку, на которую слюна попала, точно та могла оказаться ядовитой.
— Во дурак...
А со стены полетели стрелы, разившие пленных.
В шатёр Ивана почти вбежал князь Курбский:
— Государь! Татары своих бьют!
— Что?! — изумился Иван.
— Как есть бьют! — подтвердил возле входа в шатёр князь Горбатый-Шуйский. Это он со своими сумел захватить почти четыре сотни пленных. — Кричат, чтоб лучше гибли от своей чистой руки, чем от нечистой христианской!
