Княгиня страшно испугалась неурочному появлению перед её постелью мужа. Князь был взволнован и явно пришёл не для того, чтобы лечь спать рядом, давно уж не ходил, всё ему не до того. «Пожалуй, после последнего раза и затяжелела», — вздохнула жена. И вдруг услышала то, от чего потеряла дар речи.
— Любишь ли ты меня? — Дожидаться ответа князь не стал, не для того спрашивал. — Чего же больше желаешь видеть меня мёртвого перед собой или, зная, что я жив расстаться навеки?
Голос Курбского был не просто суров, его глаза про сто впились в лицо ошарашенной вопросами княгини. Та растерянно молчала, прижав руки к груди.
— Ответствуй! Воли и жизни мне желаешь или смерти лютой?!
Жена замахала руками:
— Воли! Господь с тобой, Андрей! Жизни!
— Тогда никому не говори, что бежал я, пока ответствуй, что недужен...
Сын, проснувшись, сидел, хлопая глазами. Князь подхватил его на руки, на миг прижал к себе и тут же отстранил. Так же быстро попрощался с женой, стараясь не глядеть в её блестевшие слезами глаза.
Княгиня ещё долго смотрела на закрывшуюся за мужем дверь. Медленно сознавая, что князь попросту бросил их с сыном, женщина тихонько гладила волосы ребёнка, уговаривая не плакать и поскорее заснуть. Она уже поняла, что в семью пришла большая беда. Даже если князь Андрей сумеет бежать, то семью государь не пощадит. Мелькнула мысль, что мог бы и с собой забрать родных людей, но княгиня её тут же прогнала. Пусть уж хотя бы он выберется...
А Курбский при помощи своих верных слуг уже перелезал через стену. Тем пришлось встать друг дружке на плечи, чтобы подсадить дорогого хозяина. Следом перетащили Ваську Шибанова. Внизу ждал ещё один слуга. Кони быстро понесли теперь уже бывшего юрьевского воеводу в сторону от города. Там в условленном месте ждали конные, туда ещё вечером тайно переправил большую часть скарба Васька Шибанов. Только мешок с литовским золотом был у князя при себе. Да ещё те самые грамоты, которых так долго ждал, рискуя каждый день жизнью.
Зато теперь князь будет недоступен даже для всесильного Ивана Васильевича с его дурными советчиками! Курбский не вспоминал об оставленных матери, жене и сыне, не до них, самому бы выбраться.
Четырнадцать всадников и три вьючные лошади неслись к литовской границе, стараясь, чтобы утро застало их уже подле замка Гельмет.
Ветер свободы был сыр и прохладен. Не менее прохладной оказалась и встреча беглецов на чужбине. Стража замка едва не проспала появление необычных всадников. Забеспокоились, лишь услышав топот копыт у моста через ров. Но всадников было всего полтора десятка, и они явно не представляли угрозы. Гельмет не самое приветливое место для чужаков, и литовские немцы совсем не жаждали помогать русским, даже если те бежали из своей страны. Тем более представилась возможность поживиться за счёт этого князя большим мешком денег Если бы деньги были русскими, как сам князь, то стоило подумать, хотя и рубли можно пристроить купцам, те по всему свету ходят. Но в мешке богато одетого беглеца нашлись талеры, злотые и дукаты. Это гельметцам понравилось, перетряхнув содержимое перемётной сумы Курбского, они попросту отобрали деньги и всё, что нашли ценного.
Князь кричал, что имеет охранные грамоты от польского короля. Это мало помогло. Немцы толи делали вид, что не понимают русскую речь, то ли и впрямь не понимали, но смотреть на охранные грамоты не захотели, даже разговаривать с Курбским не стали, избив пытавшихся защищать его слуг и самого господина, бросили в какую-то тёмную, тесную клеть.
Рассвет застал Курбского на полу в литовской темнице. Остатки соломы на полу, истоптанной, видно, многими ногами, тусклый светильник в проходе за решёткой, низкие, грубо сколоченные нары. Темно, сыро, тревожно... Что было делать? Хвататься за оружие, защищая своё добро от гельметской стражи? Но князь предпочёл отдать золото, чтобы сохранить жизнь. Ведь если начать бой, то в Литву дороги не будет, а как объяснить московскому государю, что делал ночью на литовской границе с десятком слуг и большим мешком денег? Вздёрнёт на дыбе, не дослушав оправданий. «И будет прав», — вздохнул Курбский. Денег, конечно, жаль, а жизнь дороже. Ничего, стоит добраться до Вольмара, и ему помогут вернуть потерянные талеры и дукаты, да ещё и прибавки дадут!
Однако не очень похоже, чтобы его собирались с почётом провожать в Вольмар. Напротив, немцы вели себя всё наглее. Они на виду у обобранного князя поделили его деньги, раскатисто хохоча, порвали сам кошель, чтобы не спорить о том, кому достанется. Курбский зубами скрипел, но поделать ничего не мог.
Вдруг к нарам подполз Васька Шибанов. У него были связаны не только руки за спиной, но и плотно перемотаны ноги, потому как отбивался ногами от наседавших немцев.
— Княже, тут есть один... Он немецкую речь понимает и говорить немного может.
— Кто таков?
— Да наш, псковский, давно уже сидит... ждёт, когда за него выкуп привезут. Говорит, что немцы собираются тебя поутру... — слуга не сразу решился повторить слова узника, — вздёрнуть.
Вот это поворот!
— Надо сказать им, что у меня охранные грамоты короля Сигизмунда! Вели, чтоб этот псковитянин перевёл!
Рослый, заросший бородищей мужик в рваной одежде сидел у самой решётки, привалясь спиной в стене и вытянув ноги. Узник, видимо, был старожилом тюрьмы, его даже не связали. Васька принялся убеждать:
— Слушай, помоги развязаться, а?
Тот внимательно посмотрел на бедолагу и вдруг поинтересовался:
— А вы как в Гельмет попали-то, да ещё ночью?
— Не твоё дело, — буркнул Шибанов.
— Не моё, так и не замай! — мужик отвернулся к стене. Ему-то что, его не собираются вешать поутру.
Васька решил всё же уговорить мужика освободить их от уз. Подобравшись поближе, зашептал:
— А сам-то ты откуда? Как сюда попал?
— Сказал же, из Пскова, в плен взяли, когда неподалёку в веси у сестры был. А князя твоего за лазутчика принимают. Поутру повесят и всё. Чего он сюда-то сунулся?
Васька что-то вяло промямлил в ответ. Мужик не отставал:
— Меня связанным притащили и били так, что после два дня глаз разлепить не мог. Да и взяли безоружным. А вы при оружии и на конях, чего же в замок полезли?
Шибанову совсем не хотелось говорить, что бежали, принялся крутить, объясняя что-то про разведку... Лицо мужика перекосила гримаса презрения:
— Разведка, говоришь? А чего же князь в разведку с мешком денег ездит? Изменник он, вот что! А изменников пусть казнят, хотя и немцы!
Шибанов разозлился:
— Не твоё дело, что князь удумал! Ты, смерд, своё ме сто знай!
— А я и знаю, — усмехнулся псковитянин. — Только наше место сейчас одно — литовская темница, что для меня, смерда, что для твоего князя.
Немного погодя слуга всё же снова подполз к мужику:
