Келью освещал только огонёк лампадки перед образами. Вспомнив, откуда пришёл и чем занимался, Малюта перекрестился. В полумраке раздался ставший вдруг скрипучим голос Ивана:
— Верно крестишься, тати мы с тобой, могилу порушили...
Почему-то Скуратову послышалась насмешка. Но и он сам возразил:
— Да какая могила, государь, ежели там человеческих костей нет? Кого и похоронили, непонятно...
— Знаешь, чья она? — Конечно, Малюта промолчал, во-первых, потому, что не знал, а во-вторых, было понятно, что Иван спрашивает, чтобы самому же и ответить. — Сына княгини Соломонии и князя Василия!
Григорий Лукьянович глупостью никогда не страдал, напротив, схватывал всё с лёта, потому сообразил в мгновение ока, а сообразив, ахнул. Хотя дело и давнее, он помнил, что опальная княгиня, будучи обвинённой в бесплодии и постриженной в монахини, именно вот в этом монастыре, по слухам, родила сына Георгия. Князь Василий дознание хотя и провёл, но мер не принял, поговаривали, что наградил бывшую жену за сына, но обратно не вернул, потому как уже был снова женат. Куда девался тот мальчик — никому не ведомо. Когда дознаваться взялась мать Ивана Васильевича княгиня Елена Глинская, то сказали, что ребёнок помер, и даже могилку показали. А инокиня Софья, как стали звать Соломонию, вроде с горя в другую обитель перебралась в Каргополь. Правда, после смерти Елены вернулась, видно, чтоб с могилкой сына быть рядом....
А выходит, с какой могилкой?! Если там никого не было, то не хоронили мальчика? И... он жив?! А как же тогда с царствованием Ивана Васильевича, если жив его старший брат?!
Как ни скрывал свои мысли Малюта, но Иван, пристально следивший за лицом своего слуги, увидел, что ожидал, усмехнулся:
— Всё понял?
Малюта вдруг принялся убеждать государя с отчаяньем хватающегося за соломинку:
— Так, может, и не было там дитяти-то? Может, это не та могилка? Или просто Соломония всех обманула, сказала, что родила, а сама куклу схоронила?!
Его глаза возбуждённо заблестели, Скуратов даже обрадовался такому простому объяснению. Иван сокрушённо помотал головой:
— Ты думаешь, почему я полез могилу рушить?
— Игуменья сказала? — обречённо догадался Малюта.
— Найди его! Сможешь? — Глаза государя впились в глаза Скуратова.
Тот кивнул:
— Жизни не пожалею!
С той поездки Григорий Лукьянович Скуратов по прозвищу Малюта стал особо близок к царю. Почему, никто не мог понять. Конечно, Скуратов неглуп и безумно предан Ивану, но всё равно... Царица его на дух не переносила, но мнение жены Ивана перестало интересовать вообще. Царя занимали совсем другие мысли...
С этого дня Иван Васильевич стал жить своей, никому не понятной жизнью, иногда совершенно непредсказуемой. Правду знал только Малюта Скуратов, но у того и спрашивать бы не рискнули, если б и догадались о его всезнании, потому как Григорий Лукьянович сам был мастер спрашивать... с пристрастием...
На Московию опустилась ночь опричнины.
Каждый день Иван Васильевич задавал Скуратову один и тот же вопрос, которого верный помощник ждал с содроганием. Но что мог ответить Малюта? Только разводил руками:
— Пока нет, государь...
Шли дни, но успокаиваться государь не собирался, напротив, его чело всё глубже прорезали морщины, а взгляд становился всё тяжелее. Иван Васильевич не в ладу с собой, душа его смятенна, в ней идёт борьба лучших сторон с худшими. Если бы в ту минуту рядом оказался умный наставник! Если бы помог преодолеть это сползание к худшему!
Но митрополита Макария нет, а Афанасия государь, хотя сам и возвёл на митрополию, не очень-то слушает. Государь всё больше размышляет, всё дольше сидит ночами за книгами, пытаясь в них найти ответ на свои тяжёлые мысли.
Долгое сидение за книгой в ночи привело к тому, что государь вдруг дёрнул головой на рынду, стоявшего у двери:
— Вели позвать митрополита Афанасия! Пусть сюда придёт.
Рында не рискнул напомнить, что на улице ночь тёмная, что митрополит небось не первый сон видит, не всё же, как государь, ночами свечи жгут, но, зная, что Иван Васильевич терпеть не может, когда не выполняют его приказаний, только кивнул и поплёлся вон.
Уже через минуту посланец мчался в митрополичьи палаты передавать требование государя.
Митрополит Афанасий и впрямь сладко похрапывал после сытного ужина. Знатные пироги с визигой у новой ключницы! А ещё была хороша белорыбица... Даже во сне у митрополита потекли слюнки при воспоминании. Не чревоугодник он, однако не отказывался от удовольствия, получаемого за сытным столом.
Живот Афанасия, плотно набитый всякой вкуснятиной, довольно бурчал. В такт ему похрапывал и сам хозяин. Потому приезд нежданного гонца был совсем некстати. На первую попытку келейника разбудить митрополит только рукой отмахнулся, но стоило услышать: «Государь повелел...» — сон как рукой сняло!
— Случилось что?! — испуганно хлопая осоловелыми спросонья глазами, поинтересовался Афанасий.
— Не ведаю, владыко. — Келейник поспешно помогал митрополиту облачиться.
— Чего же не спросил? Гонец какой к государю среди ночи прибыл или как? Не поговорить же зовёт в неурочный час?
Ошибся Афанасий, именно для беседы звал его к себе государь.
В царской опочивальне темно, только на поставце над раскрытой книгой горит большая свеча. Сам государь, задумавшись, даже не сразу заметил запыхавшегося от быстрой ходьбы митрополита. Где-то внутри у Афанасия появилась досада: чего было среди ночи звать-то, до угра не терпело?
— Звал, Иван Васильевич? — Царь в ответ вскинул невидящие глаза, молча смотрел, не мигая, потом коротко кивнул. — Случилось что?
Снова кивок и приглашающий жест:
— Присядь, владыко...
Рында, видно, поняв, что не для его ушей будут речи, выскользнул вон, плотно прикрыв за собой дверь опочивальни. Митрополит устроился в глубоком кресле подле ложа. Сам хозяин присел на высокий стул у поставца. Немного посидели молча, Афанасию уже надоело играть в молчанку, очень хотелось попить кваску и обратно на свою постель, сладко почмокивать до утра. Но, услышав глубокий, тяжёлый вздох Ивана Васильевича, понял, что разговор будет долгим и непростым.
— Как жить? — На вопрос не надо было отвечать, это митрополит осознал сразу. Не его спрашивал Иван Васильевич — себя! Себе вопросы задавал, и сам же пытался найти ответ. Просто ему нужен человек, который поймёт, направит мысли в нужное русло. Интересно, были ли у него такие беседы с Макарием?
Царь тяжело поднялся, подошёл к окну, долго глядел в тёмное ночное небо, вряд ли понимая, что там за окном. Снова хрипло заговорил:
— Дед Иван боролся с боярами, отец тоже. Я столько лет уж борюсь. — Неожиданно резко обернувшись, усмехнулся: — Мне Пересветов давно твердил, что единая власть должна быть в государстве! Если только станут им править бояре по своей воле, то непременно меж собой передерутся и всё прахом пойдёт!
