Но и молодой княжич повёл себя достойно: он поднял отрубленную голову отца и поцеловал в лоб. Толпа, собравшаяся вокруг помоста, отпрянула назад, хотя и молча. Такого Скуратов допустить не мог! Он вырвал голову из рук юноши, ударом кулака свалил того на помост. Сын быстро последовал за отцом. Стараясь не дать опомниться москвичам, Малюта махнул рукой, чтобы подводили следующих. Двое князей Ховриных хотя и дрожа, но с достоинством взошли на эшафот, сами встали перед колодами, опустили головы на облитое кровью дерево. А толпа вокруг вдруг стала редеть. Протестных криков не было слышно, но люди старались уйти от страшного зрелища. Москва не раз видывала казни на Лобном месте, не менее жестокие казни. Но на сей раз люди попросту не знали за что.
На площади вскоре остался один юродивый Николка, который рыдал, подняв спутанные веригами руки к небу. Не к кому было обращаться, вычитывая заново вины казнённых.
Но Москве не до того, в ней начался спешный переезд, съезжали со своих дворов те, чьи улицы попали в опричнину, а сами они нет. Куда им деваться, объяснить не мог никто. Обещали дать денег на новое обустройство, но когда и кто — неизвестно. Зато опричники устраивались быстро и с удовольствием. Прежние хозяева не могли унести и увезти с собой многое, а многое им попросту не позволяли забрать. Переезд, даже ещё и такой, не лучше пожара. Враз потеряли кров множество семей. За что? С кого спрос, не с государя же? И опричников очень не попросишь, злющие, точно псы, чьи головы себе к сёдлам навешали. Налетают как чёрные вороньи стаи, кто не успел увернуться, тот и пропал.
Двор Миколы попал в опричнину, Антипов тоже. Марфа рыдала: куда же выселяться зимой-то? И корова с малым телёночком, и у другой скотины приплод. Но это мало интересовало опричников, велели освободить избу и двор, и всё. А скотину куда? Скотину оставить, не забирать же с собой!
Микола стоял, оторопев, и безмолвно разевал рот. Как это оставить? А он с детьми куда же? И тут увидел среди опричных... Антипа!
— А ты откуда тут? — изумился Микола.
— Я — опричный! — гордо заявил ему родич. — Пока ты тута в избе сидел, я в государево войско пошёл! — И поторопил: — Ты давай отседа, поспешай, мне недосуг!
— Тебе-то что? Или мой двор захватить хочешь?
Антип не учуял угрозы в голосе родича, да и не боялся этого, довольно усмехнулся:
— Мой теперь двор будет! А ты со своим боярином в другое место отправляйся.
— Ты?! — взъярился Микола. — Тебе и гвоздя ржавого не оставлю!
К нему кинулась Марфа, повисла на руках, умоляя:
— Миколушка, родимый, не спорь ты с ним, иродом! Они вон Еремея убили, а двор сожгли!
На счастье Миколы, опричников отвлекли на другой стороне улицы, там завязался настоящий бой между не желавшим выселяться хозяином и опричником, положившим глаз не столько на имущество, сколько на красавицу жену бедолаги.
Поздно ночью двор Миколы вдруг полыхнул, да так, что отстоять не смогли, видно, зажгли сразу со всех сторон. Больше всех суетился его сосед Антип, ходивший теперь в опричниках. Понятно, спасал то добро, которое надеялся забрать себе. Не удалось. А куда девалась семья Миколы, никто не понял, пропала без следа. Сначала Антип кричал, что бежал строптивый сосед, но потом вдруг стих отчего-то. Утром выяснилось, что пропала и жёнка самого Антипа с двумя ребятишками.
Послать бы вдогонку, но опричников спешно отправили на подмогу своим в Москву.
Семья Миколы и Антипова Анея с сынишками месили снег, стараясь уйти подальше от опричного раздолья. Куда? К сестре Миколы Варваре, что жила в псковских землях. Далеко, но куда ж деваться? Переселяться вслед за боярином в неведомое? Кто там ждёт? Микола вольный, боярину ничего не должен, потому сам себе хозяин. Подумав об этом, мужик горько усмехнулся: вот тебе и хозяин... Выгнали из собственной избы посреди зимы такого хозяина...
А по московским землям катился опричный вал, сметая всё на своём пути. Согни погибших валялись на дорогах, сотни замученных были растащены бродячими псами, сотни сирот бродили, выпрашивая хоть малюсенький кусочек хлебца, чтобы не помереть с голоду.
Государь делил страну на свою и земскую...
Царь перебрался в Александровскую слободу, где спешно устроил огромный двор.
Двор обнесли глубоким рвом, за которым возвышался земляной вал с бревенчатыми стенами и шестью кирпичными двухъярусными башнями. Въезд в Слободу через одни ворота с подъёмным мостом. Есть ещё, но они только для самого государя с его сыновьями, остальным туда хода нет. Посреди двора большая каменная церковь Богородицы с пятью позолоченными куполами. Царские хоромы с виду нарядны, раскрашены в разные цвета, крыша в виде чешуи, с вышками, резными крыльцами, затейливыми наличниками над окнами. Но, несмотря на всю красу, над дворцом какая-то тяжесть. Может, из-за глубоких узких окон, которые точно бойницы у замков?
За хоромами сад, а за ним вотчина Малюты Скуратова — мрачное низкое каменное здание тюрьмы. Хотя пыточная у Григория Лукьяновича не только там, но и под самим дворцом, чтоб далеко государю не ходить.
Дома опричников жались друг к дружке почти вплотную на остальном пространстве. За валом большой пруд, ходили слухи, что туда Скуратов сбрасывает казнённых, чтоб рыба, которую ловят к столу, была вкуснее. И раки тоже. Жители близлежащих сел проезжали мимо пруда, затаив дыхание и мелко крестясь, точно кто из утопших мог вдруг появиться из воды и утащить за собой. Но ездило мимо не так много народа, государевы слуги быстро разогнали прочь всех ненужных, а те, кто остался, сами были опричниками, либо их родные служили в опричном войске у Ивана Васильевича.
Афанасий Вяземский торопился к государю, надо было обсудить внешний вид его опричной гвардии и клятву, которую те будут давать завтра. В руках слуги боярина был ворох чёрной одежды. В покоях Вяземского встретил Малюта Скуратов.
Опричные — его особая забота. Иваном Васильевичем велено отбирать в его войско самых решительных, не смотреть на знатность, даже лучше, если из простых, крепче за государя держаться станут, не будут свою родовитость то и дело поминать. Афанасий Вяземский, глядя на тех, кого приводил к Ивану Васильевичу Малюта, морщил нос: всё хорошо в меру, а у Скуратова не войско, а шайка татей. А ну как начнут сами людей грабить, прикрываясь царским именем?
Не зря опасался Вяземский, так и вышло. Опричники только поначалу действовали по воле государя, пока не получили невиданные привилегии и не поняли, что царь смотрит на все их деяния сквозь пальцы. А уж тогда развернулись во всю ширь Руси, грабя и убивая ничуть не лучше татарского войска времён Батыева нашествия! Зачастую государь и не знал, где находится тот или иной отряд и кого грабит. Ему это было ни к чему; Иван Васильевич воевал идейно...
Скуратов остановил Вяземского:
— Кафтаны новые несёшь, Афанасий? Ну-ка дай глянуть...
Придирчиво осмотрев одежду опричников, Малюта кивнул: