Чехов – красивый. Он нравится мне физически, как мужчина. У него прекрасное лицо, одежда, душа и мысли.
Я старалась бы больше молчать, чтобы не сморозить банальность. Я бы только слушала и смотрела восторженными глазами и хотела бы сделать для него что-то полезное, например: вымыть полы, протянуть в коробочке антибиотики, «Сумамед» например. Тогда бы Антон Павлович жил еще пятьдесят лет, как его сестра Мария Павловна.
Сегодня туберкулез – не проблема.
И Пушкин бы выжил после дуэли – элементарная операция.
Писателем не становятся. Писателем рождаются.
Если бы можно было стать большим писателем в результате усидчивого труда, то классиков оказалось бы навалом. А их – единицы. Два-три классика на сто лет. А таких, как Пушкин, – никогда.
Зачем нужен писатель? Он помогает людям осмыслить жизнь вокруг себя. Во все времена люди сеяли хлеб, а кто-то один стоял и смотрел в небо. И те, кто сеял хлеб, кормили того одного, который смотрел в небо.
Откуда берется писатель?
Мне кажется, что Бог закладывает в кого-то дискету (выбор произвольный), и этот кто-то рождается с дискетой, но не знает об этом. Живет себе и живет, ничего не подозревая. Но вдруг в один прекрасный день происходит подключение к космической розетке. Дискета заработала. Это может произойти в любом возрасте. Писательница И. Грекова начала в пятьдесят лет. Татьяна Толстая – в тридцать семь лет. А я – в двадцать шесть.
В Сергее Довлатове писатель проснулся на зоне, где он служил в ВОХРе.
Как это случилось: прибежал охранник и сообщил, что «возле шестого барака кирная баба лежит». Все свободные охранники устремились к шестому бараку. Довлатов тоже пошел, хотя не сразу. Общение с кирной бабой написано без подробностей, просто указано, что он оцарапал себе щеку ее железной брошкой. Остальное можно домыслить.
Когда Довлатов вернулся, сел к столу и записал свое первое предложение к первому в своей жизни рассказу, в нем проснулся писатель. Как говорила Анна Ахматова, «когда б вы знали, из какого сора растут стихи».
В случае Сергея Довлатова именно из сора и грязи вырос его первый сборник «Зона».
Я – не критик, но для меня лично Довлатов – классик. Он сказал о своем времени самое важное и определяющее. Его герои страдают не меньше, чем герои Солженицына, но они «горят в более веселом аду».
О Довлатове можно сказать пушкинскими словами: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал».
Три позиции: чувства добрые, восславил свободу, милость к падшим. Все это представлено в творчестве Довлатова. При жизни он не мог пробиться к признанию, но его посмертная слава была ошеломительной.
«Народ собирается там, где что-то происходит, и никогда не собирается там, где ничего не происходит». Жванецкий.
Вся Россия кинулась читать Довлатова почему? Потому что здесь что-то происходит. Что именно? Большой талант, переходящий в гениальность.
Может быть, я преувеличиваю Довлатова. А может быть – преуменьшаю. Когда-нибудь он будет назван классиком вместе с такими именами, как Достоевский и Чехов.
Хочется рассказать еще об одном писателе, о его подключении к космической розетке. Это – Юрий Рытхэу. Его подключил к космической розетке Гоголь. Он был ушиблен Гоголем. Его ударило, как шаровой молнией. Я об этом уже рассказывала. Николай Васильевич Гоголь оказался с Рытхэу на одной волне. Это знакомство с Гоголем случилось в интернате, где учился Рытхэу.
Рытхэу захотел учиться дальше. После интерната он собрался в Ленинград (ныне Петербург), чтобы поступить в Ленинградский университет.
Пришел корабль. Рытхэу прибежал на корабль. Капитан спросил:
– Как тебя зовут?
– Рытхэу.
– Это фамилия, – догадался капитан. – А имя и отчество?
– У меня нет, только Рытхэу, и все.
«Рытхэу» в дословном переводе – «лишний». Его мать забеременела случайно и некстати, она не хотела нового ребенка, поэтому при рождении его назвали «лишний». Имя и отчество у чукчей не принято.
– Я не могу тебя взять на корабль, – сказал капитан. – Нужны полные данные.
Рытхэу заплакал и побежал к директору интерната.
– Что случилось? – испугался директор.
– Меня не берут на корабль, потому что у меня нет имени-отчества…
Рытхэу зарыдал безутешно.
– Возьми мое имя-отчество, – нашел выход директор. – Будешь Юрий Сергеевич.
Рытхэу вытаращил свои узкие глаза.
– А ты? – ошеломленно спросил Рытхэу.
В его представлении: директор отдает свое имя и отчество как свою индивидуальность. Отдаст, а сам с чем останется?
С тех пор появился Юрий Рытхэу, сначала студент, потом знаменитый писатель, единственный писатель-чукча. Может быть, не единственный, но лучший. Всемирно известный.
Мне было одиннадцать лет, когда мама прочитала мне рассказ Чехова «Скрипка Ротшильда».
Маршак говорил: «Каждому талантливому писателю нужен талантливый читатель».
Моя мать была талантливым читателем, она слышала чужой талант, поскольку обладала внутренним слухом на настоящее.
Видимо, моей маме этот рассказ очень нравился. Она прочитала его так неравнодушно, что во мне что-то вздрогнуло и зазвучало. Герой рассказа – гробовщик Бронза. Бронза был талантливым скрипачом, а его профессия – делать гробы. Талант человека был задавлен грубой повседневностью. И сам Бронза стал грубым. Бытие определяет сознание.
Мой Чехов начинается с того периода, когда он написал «Скрипку Ротшильда». Свои первые рассказы Чехов писал под псевдонимом Чехонте. Это были короткие юморески, их проходят в школе, непонятно зачем. Настоящий великий Чехов начался гораздо позже, когда Антон Павлович уже болел и знал, что умрет. Видимо, это знание все обостряет в человеке. Происходит перекаливание лампы перед концом. Перед тем как перегореть, лампа накаляется до предела.
В роду Чеховых было проклятие: чахотка. Мужчинам она передавалась по наследству, а женщинам – нет. Те, кому удалось избежать (сестра Мария Павловна), жили почти до ста лет. А брат Антона Павловича Николай умер в тридцать лет. И сам Чехов тоже умер в сорок четыре года.
Его друг Игнатий Потапенко писал о нем: «А себя он не лечил вовсе. Странно, непостижимо относился он к своему здоровью. Жизнь любил он каждой каплей своей крови и страстно хотел жить, а о здоровье почти не заботился».
На то может быть несколько причин.
1. Чехов был врач и знал, что с чахоткой бороться бессмысленно, и не хотел обременять собой других людей. Тогда еще не было антибиотиков – и диагноз «чахотка» означал приговор.
2. Антон Павлович был фаталист. Надеялся на чудо. Человеческая психика так устроена, что человек отторгает от себя тяжелые мысли.
