Я решила проявить твердость:
— Пожалуйста, не надо. Я всю жизнь провела среди цветов, и потому не нуждаюсь в том, чтобы меня изображали одним из них.
Он погладил обложку своего блокнота:
— Тем больше причин для того, чтобы нарисовать вас.
Он извлек из кармана ручку и коснулся пером страницы, но я протянула руку, останавливая его:
— Как вы это делаете? Что это у вас за ручка?
Он поднял ее вверх, показывая мне:
— Вот эта? Замечательный механизм. Ей не требуется чернильница. Контейнер с чернилами находится у нее внутри. – Он постучал ногтем по корпусу.
— Контейнер? Внутри? – Я никогда не слышала ни о чем подобном. – Откуда она у вас? – Если мне не придется носить с собой чернильницу, значит, я смогу рисовать практически в любом месте.
— Мне прислали ее из Нью-Йорка.
— Нью-Йорк. Это… в Америке?
Он кивнул, уже поглощенный своим рисунком.
Нью-Йорк? Было нечто очень странное в том, что у обычного фермера-овцевода обнаружились контакты в Нью-Йорке. И вообще, это было скорее в духе мистера Стенсбери. Или мисс Темплтон. Я подумала о том, насколько все это укладывается в мое представление о его семье, и поняла, что не нахожу объяснений.
Еще несколько минут рука его порхала над страницей. А потом он поднял голову и взглянул на меня.
— Вовсе не обязательно продолжать свои глупости.
— Глупости? Вы такого невысокого мнения о моих талантах, мисс Уитерсби?
Я почувствовала, как загорелись у меня щеки:
— Нет. Я всего лишь хотела сказать…
— Не утруждайтесь. Я знаю, что вы имели в виду.
Он так и не позволил мне взглянуть на рисунок, пока не закончил его, но мисс Темплтон стояла рядом, то и дело вздыхая при виде того, что открывалось ее взору. Но вот с последним росчерком пера он протянул листок мне.
Мисс Темплтон он изобразил буквально брызжущей юностью и красотой, которую она излучала, как запах очаровательных духов. Миссис Шендлин предстала в виде наперстянки, такой же тоненькой и хрупкой, как и она сама. А вот меня он изобразил самым обычным колокольчиком-пролеском. Лепестки образовывали немодную узкую юбку, а один из его заостренных прицветников переходил в шляпку. Простой и безыскусный цветок, тем не менее, неуловимо элегантный. Он был совершенно не похож на меня. Но, глядя на него, мне вдруг захотелось стать им.
Мисс Темплтон выхватила рисунок у меня из рук:
— О, вы совершенно верно и тонко подметили ее суть, мистер Тримбл. – Она обменялась с ним понимающими взглядами. – Но наша мисс Уитерсби отличается цепкостью и упорством, а колокольчики гнутся при малейшем порыве ветра. – В словах ее прозвучал невысказанный упрек.
— Только когда они вырваны из привычной и родной им среды. А вот если предоставить их самим себе, то они – самые стойкие и закаленные цветы в округе.
— Да, но если не срывать их, то как можно любоваться их красотой? – Недоуменно нахмурившись, она покинула его, взяв мистера Стенсбери под руку и отправившись с ним к группе женщин, чтобы продемонстрировать им рисунок.
Там, где следовало, я должна была воздать должное:
— У вас редкий талант.
— К салонным забавам – возможно.
К тому времени все остальные оставили нас одних.
Он несколько мгновений вглядывался в мое лицо, после чего перевел взгляд на чистый блокнот:
— Вам не понравился мой выбор?
— Неужели я напоминаю вам колокольчик, мистер Тримбл? Это же самый обычный цветок. Его даже можно назвать простецким.
— Я никогда так не считал. На самом деле, многие полагают его символом нашего королевства. И какой бы была наша жизнь, как бы мы сумели пережить суровую зиму, не имея надежды, что весной зацветут пролески?
— Но колокольчики склоняются под тяжестью собственных цветков и грузом собственных ожиданий. Они слишком хрупки для тягот повседневной жизни.
— Они гнутся, мисс Уитерсби. Колокольчики гнутся, а не склоняются. А в нужный момент они готовы продемонстрировать собственную силу и стойкость.
Как бы мне хотелось, чтобы это действительно было так.
— Самой судьбой им предназначено прозябать в тени других, вонзая корни в прах давно погибших растений. Если они вообще расцветают, то скрываются под сенью своих более удачливых собратьев, и увядают задолго до них.
— Печальный вердикт.
— И унылое существование. И… прошу вас, не сочтите меня неблагодарной… я восхищаюсь вашим талантом… но не хочу быть колокольчиком. – Значит, он полагает меня похожей на колокольчик? Неужели правда? Я отвернулась, смаргивая слезы.
— Разве можно быть кем-либо еще, кроме того, кем мы являемся на самом деле? Да и зачем вам это? Вы же наверняка знаете, что колокольчики растут не только в лесу. Их можно встретить в любом месте. А кое-кто полагает, что на ярком солнечном свете они чувствуют себя гораздо лучше, нежели в тени. – Он бережно взял меня за подбородок и большим пальцем смахнул слезинку с моей щеки.
— То есть, вы хотите сказать, что… хотя колокольчикам не нравится, когда их срывают, они не возражают… против того, чтобы их пересадили в другое место?
— Я всего лишь хочу сказать, что вы способны добиться многого, мисс Уитерсби, если только перестанете воображать себя настурцией.
Так я и знала: мне не стоит доверять ему.
— Я могу стать кем пожелаю.
— В самом деле?
* * *
На следующий день, вернувшись домой после службы в церкви, я решила испробовать метод мистера Тримбла по превращению людей в цветы. Если я умею рисовать цветы, то отсюда вытекает, что с такой же легкостью, как и он, я смогу изображать людей в образе цветов, не так ли? Опустив взгляд на рисунок леди Харривик, которую я попыталась представить в образе фиалки трехцветной, я вздохнула.
Мистер Тримбл придвинул стул и сел рядом со мной. Взяв мой рисунок, он повернул его к себе:
— Не обязательно так тщательно соблюдать пропорции. Главное – подметить образ и то впечатление, которое он производит. И он не должен так строго соответствовать тому, как цветок выглядит в действительности. – Взяв чистый лист бумаги, он несколькими движениями набросал силуэт.
— Как это у вас получается?
Склонив голову к плечу, он рассматривал свой набросок:
— Честно говоря, я и сам не знаю.
— Пропорции соблюдены абсолютно неверно, но…
— Но вы сразу признали в ней фиалку трехцветную, правильно?
— Да. – Невероятно, но факт.
— И вы сразу же поняли, что это – леди Харривик.
— Да. – Сходство было безошибочным. Взяв в руки лист со своим собственным рисунком, я безжалостно скомкала его.
