– Да так, ерунда, – пробормотала я, прикусив губу. – Ты, может, хочешь чего-нибудь выпить? Чаю? Или кофе?
– Почему бы и нет, – кивнула Одри и улыбнулась. – У тебя тут роскошная кофе-машина. Андре не пьет кофе, даже не знаю, почему. Никакой: ни черный, ни с молоком, ни даже кофе по-турецки. А я всегда любила этот напиток. Ты тоже, да?
– Да, – кивнула я, отворачиваясь к кофейному аппарату. Говорить было сложно, мысли роились, как пчелы, покинувшие улей в поисках нового дома. Возможно ли, что… нет, не может быть, невозможно. Или… да? Я вспоминала, напрягая память, пыталась выжать из нее по капле последние остатки недостоверной, ненадежной информации – что было, когда мы уезжали в Авиньон. Я помнила, как Андре вытащил сумку с нашими пожитками, потому что мы не знали, надолго ли уезжаем. Я была в истерике. Мы упаковывали вещи в спешке, торопясь. Андре, поставив сумку в коридоре, у дверей, долго искал ключи от дома и пульт от ворот. Он ругался, ворчал, требовал, чтобы я осталась – ведь у меня была температура. А я отвечала ему, смеясь каким-то дьявольским смехом, что это у меня аллергия на Францию, отсюда и температура.
Я нажала на кнопку, и машина покорно зажужжала, разливая две темные струи эспрессо в маленькие белые чашки. Одри прошла в кухню и присела на высокий барный стул. Она достала из своей изящной светлой сумочки телефон и стала просматривать сообщения. Да, она держалась непринужденно и естественно, и ничего не говорило в пользу того чудовищного вывода, от которого я пыталась и не могла отмахнуться. Я дрожала всем телом, глядя на тонкие, красивые пальцы, украшенные маникюром в стиле френч.
Те самые пальцы.
– Спасибо, мне не нужно молока. Скажи, а почему вы не приехали на ужин? Габриэль расстроилась. Я пыталась за вас вступиться, ведь вы, конечно, сильно устали с дороги. Но разве ты не хочешь, чтобы у вас с ней сложились добрые отношения? Она очень хорошая. Ты скоро и сама поймешь это. Габриэль вовсе не сноб, как можно подумать. И все же нужно было прийти.
– Одри, – я пододвинула к ней чашку.
– Да? – она не отрывалась от телефона.
– Ты не могла бы сделать мне одолжение?
– Конечно, почему нет. Какое?
– Сними, пожалуйста, свои солнцезащитные очки, – попросила я, все еще надеясь на чудо. И тут же заметила, что она вытянулась как струна. Ее губы еще расплывались в улыбке, но я уже поняла все. Это была она! Бог весть, почему, но именно Одри, невеста Марко, оказалась той самой женщиной в длинной мусульманской одежде и хиджабе. Это она пользовалась моей кофейной машиной, пока мы с Андре были в Авиньоне.
– Догадалась, да? – ухмыльнулась Одри, снимая солнцезащитные очки. От обжигающего, распаленного ненавистью взгляда черных глаз хотелось кричать, но голос пропал. Те самые глаза, взгляд из моего ночного кошмара. Я не могла поверить в то, что видела прямо перед собой. В руках Одри мелькнуло что-то черное. Дуло пистолета? Вот же я дура!
– Да, конечно. Ты не приносила льняной костюм. Андре ведь не просил тебя ни о чем, верно? – я заговаривала ей зубы, безуспешно пытаясь найти ответ на вопрос – почему. – Он висел в шкафу в прихожей. Ты заметила, что я дома, и просто взяла первое, что попалось тебе под руку, чтобы отвлечь меня.
– Надо же, просто мисс Марпл, – Одри делано похлопала мне, продолжая держать в одной руке пистолет. Светская беседа под прицелом.
– Нет, я не мисс Марпл, иначе я наверняка поняла бы, зачем ты здесь, а я, хоть убей, не понимаю. Ты приходила сюда, когда нас не было, и пила тут кофе. Странно.
– Почему же? Я часто здесь бывала и до тебя, – пожала плечами она.
– И все-таки я не понимаю, зачем ты все это затеяла. Почему пыталась сжечь меня? И да, ведь это ты опубликовала статью! Да, Одри, я ее видела. Неужели ты следила за нами, но зачем?
– В районе Фор-д’Обервилье? – расхохоталась она. – Да уж, я бывала там. Забавно, что он привез тебя именно туда.
– Мусульманский район, – пробормотала я, испытывая запоздалое озарение. Черные волосы, черные глаза. Меня обманули голые плечи, легкая походка, безупречный французский. – Ты из арабской семьи? Ты родилась здесь, но ты из мусульманской семьи, верно?
– Ты ничего обо мне не знаешь, – разозлилась Одри. Я видела, что от ярости у нее задрожали руки. Она ненавидит меня до дрожи, но помешает ли это ей выстрелить?
– Не знаю. Но ты можешь мне рассказать. Объяснить все.
– Слишком много вопросов, – замотала головой она.
– Нет, на самом деле только один.
– Один последний-препоследний? – Одри говорила намеренно детским шепелявым тоном, издеваясь. – Перед тем, как я тебя застрелю?
– Почему, Одри? Зачем все это? – спросила я, пытаясь прикинуть, куда я успею добежать перед тем, как меня нагонит выстрел. Одри посмотрела на меня с интересом, как на редкое насекомое.
– Странно, что ты не догадалась.
– Андре? – спросила вдруг я, облизнув пересохшие от страха губы. Пауза была такой исчерпывающей, что я кивнула и выдохнула. Я вспомнила, где я видела ее раньше – в клинике, где работает Андре, среди пациентов – в первый день, когда пришла туда с мамой. Острая как ледяной осколок мысль вдруг заставила меня вздрогнуть от боли. Значит, это Одри что-то сделала с Сережей и моей матерью?
В ее лице появилось что-то жесткое, птичье – она стала походить на ворону с длинным клювом. Подняв дуло пистолета, Одри направила его на меня. Я вдохнула, пытаясь представить, успею ли допрыгнуть до нее раньше, чем она выстрелит, как вдруг чей-то голос заставил нас обеих обернуться.
– Даша?! – в проеме гостиной стояла Николь.
