Причину стремительно накатывающегося разнообразии фауны он увидел, когда поднимался по склону холма к облюбованной им площадке и дереву, на котором обычно спал… Увидел и перестал улыбаться, а лицо приобрело крайне озабоченное выражение. Потому как возле самого горизонта степь потемнела, превратившись во что-то тёмное – огромное и бесформенное. С такого расстояния это смотрелось как гигантское покрывало, расстеленное над равниной под яркой, кристально чистой синевой дневного неба, в котором над этим самым покрывалом кружили целые тучи птиц. А земля… Земля еле уловимо гудела от поступи миллионов пар ног. Мишка только сейчас это почувствовал и внутренне содрогнулся.
Когда-то он читал, что в доколумбовой Америке по прериям кочевало до шестидесяти миллионов бизонов. Стада были настолько огромны, что буде кто-либо пролетал в это время возле Земли, он легко смог бы рассмотреть их из космоса даже невооруженным взглядом. Что может твориться здесь, он даже представить не мог, но теперь знал точно – если пришли крупные копытные, то пришли и хищники. Крупные хищники. А, соответственно, и его относительно беззаботной жизни пришел конец…
«Долбаные инопланетяне! На кой хрен вы меня в эту мировую задницу закинули? Ей-богу, лучше бы разобрали на запчасти для опытов, чем так издеваться».
Глава 7
Руку он вымыл теплой, кипяченной в глиняной плошке водой, скрипя зубами, раскрыл края, проверяя на предмет попавшей грязи. Когда той в ране не оказалось, промыл и её. Потом, немного подумав, помочился во вторую плошку и обильно вылил содержимое в раскрытый порез… От жжения из глаз помимо воли брызнули слезы.
– Сууу-ка! Что же так больно-то, – прошипел Миша, хватая ладонью руку в локте. – Вот блин…
Дальше пошла вдохновенная матерная тирада, а потом боль понемногу угасала. Вот и говори после этого, что мат вреден для здоровья, когда тут выходит чуть ли не наоборот. Все ещё бормоча себе под нос, он примотал к руке вымоченный в моче компресс из травы, другим пучком перевязал. Осмотрел – вроде ничего… Возможно, это был и не самый лучший способ дезинфекции и в дикой природе существуют способы, гораздо более надежные, но в голову они как-то не шли, да и не знал их Мишка. А рекомендации обоих дедов – что по маминой, что по батиной линии, вдолблённые под черепушку с самого детсадовского возраста, были в данном случае единогласны и строго рекомендовали пользоваться именно мочой.
После всей этой экзекуции Миша устало сел, привалившись спиной к дереву и вытянув во всю длину ноги, закрыл глаза. Боль постепенно пропала, перестала чувствоваться совсем, сознание прояснилось и вместе с вернувшимся ощущением голода в голову пришло понимание очевидной несостоятельности нынешней «стройки».
Мишка оглядел площадку и глубоко досадливо выдохнул.
Ввиду последних изменений глобального характера концепцию строительства следовало срочно и, что немаловажно, радикально изменить. Как там пойдет дело со стадами – ещё не ясно, однако вот хищники, причём довольно крупные, это уже прямая угроза безопасности. А есть и мелкие стайные, типа того, которого птичка с упоением пожирала возле сурковой норы… И все они способны вполне успешно на него, Мишку, охотиться. И если днём шансы ещё есть, и, как практика показывает, довольно большие, то ночью, когда он спит, они, разумеется, стремятся к нулю.
Так это Миша объяснил сам себе, с ужасом понимая, что ни капли не кривит душой. С учётом этого и того, что относительно капитальное строение, гарантированно защищающее от всей этой шерстяно-перьевой напасти, возвести за день-два не представлялось возможным, следовало это самое строение по возможности перенести в безопасное место. Что Мишка и сделал, соорудив на ветках дерева, на котором спал, настил из палок, которые припас для крыши. Поверх него уложил выдернутые из земли уже сплетенные участки стены.
Затем размотал повязку на предплечье, снова помочился в плошку, обильно обмыл мочой рану и пропитал компресс. Тщательно замотал руку свежим пучком травы, сверху обмотал чистой шкуркой, обвязав всё кожаным ремешком. Работа предстояла грязная, и схлопотать заражение и умереть, корчась в муках от какого-нибудь сепсиса, совсем не хотелось.
Всю конструкцию он густо замазал глиной. Возле самого ствола оставил узкий лаз, а место под очаг выложил плоскими камнями, довольно часто встречавшимися вдоль русла ручья. Получилась довольно большая площадка по всему ярусу нижних капитальных веток на высоте трёх с «копейками» метров от земли и радиусом почти в два. Была она довольно неудобной, выглядела откровенно коряво и располагалась на месте привычной ночёвки. Зато была сооружена за один, причём не полный – день. Страх и перспектива бессонных ночей, продиктованная элементарным желанием не быть загрызенным во время сна – прекрасный стимул. И даже угроза того, что непотрошеная птица за это время вполне могла испортиться, никак не повлияла. Разделывал Миша её уже затемно, сидя перед маленьким костерком, весело горящем на плитняке, привычно обжаривая на раскалённых камнях куски мяса, и думал о том, что время для возведения чего-либо более подходящего для жизни безвозвратно упущено.
Внутренности в этот раз он сложил в завонявшую и начавшую откровенно гнить шкуру неизвестного хищника, которого он убил у арки, завернул поплотнее и обложил хвоей, чтобы запах не особо распространялся вокруг. Из хвои же сделал себе отвар и потихоньку цедил его из плошки. Когда костерок прогорел, улегся напротив и, долго смотря на тлеющие угли, постепенно уснул…
Утром снова шёл моросящий дождь. Глина на краях помоста размокла, стала скользкой и противной на ощупь. Мишка, проснувшись и собравшись взглянуть вниз, перепачкал все руки, а потом, пытаясь подняться, чуть было не свалился вниз, но, ухватившись за торчащую в сторону ветвь, всё же удержался на ногах. Глухо выматерясь, он, всё еще держась за ветку, подтянулся поближе к стволу. Здесь было сухо, морось хоть и лилась с неба ручьём, но всё же не настолько сильно, чтобы залить всё вокруг и проникнуть в любые щели: для этого понадобится ещё не один час.
Что ж, дабы обеспечить себе сухое гнездо, надо сделать ему стены.
Мишка спустился вниз и уже здесь, под навесом, снял измазанную глиной шкуру повязки и, наскоро осмотрев рану, снова обработал и замотал. В том числе и шкурой, плотно перехватив её ремнями на краях, чтобы дождевая влага не проникала. Затем развёл костер, обжарил шмат птичьей грудки, перекусил и отправился работать, намереваясь попутно отнести смердящую ношу подальше от места своего обитания.
Отнеся помои к давешнему обрыву, Миша первым делом выбрал себе копьё – довольно толстую ровную лесину выше своего роста, то есть около двух метров. Потом сходил к ручью, подобрал пару крупных кремней. Отнёс к жилищу и только потом, оставив ошкуривание и приделывание наконечника на вечер, отправился ломать вязанки из прутьев кустарника, прихватив недокопьё с собой.
Работал до полудня. Связывал прутья в вязанки, затем уже вязал их между собой и относил к «месту проживания», складывая под деревом. В полдень вернулся под навес. Быстро побросал принесенные ветки наверх, а сам раздул затухшие угли, запалил новый костерок и, усевшись возле ствола, принялся неспешно попивать густой, томившийся полдня на остывающих углях, бульон. Костер разгорался, питьё согревало, разносило тёплую волну по телу от живота во все стороны, прогоняя невольный озноб после стоящей вокруг мороси и пусть и не холодного, но все же заметно охлаждающего ветра.
