– О, Ангелина! Как можно чувствовать себя одиноким? – улыбается профессор. – Это чувство обычно внутри человека. Если не можешь наполнить себя, то никакие отношения не спасут. Никто не сможет быть лекарством от одиночества. Я – нет, не чувствую. Мне кажется, что здесь на Микзе очень много свободных людей. Мне, кстати, это слово, – я говорю о «свободе», – нравится больше слова «одиночество».
– Я тоже редко ощущаю одиночество. Лишь когда думаю о биологической потребности любого человека в создании семьи, продолжении рода и единении. И что я не реализую эту биологическую потребность.
– Я считаю, что это не панацея и не является обязательным условием жизни человека.
– А представляете, что будет, если все так будут думать? Прекратится рождение людей, – тут Ангелина сама себя перебивает, – хотя нет, не прекратится. Начнут выращивать в пробирках. Уже начали, кстати.
– Вот именно. Это уже давно не является обязательным. Рожать. Бред полный, так издеваться над своим телом. Я всегда искренне сочувствовал женщинам. Мало того, что во время родов мучения, так ещё в период беременности вымывается кальций из организма, необходимый для костей. И получается, женщины отдают своё тело в жертву новой жизни. Я считаю это бессмысленным актом. А потом, это также стресс для ребёнка, который, если бы был наделён разумом в момент рождения, не пережил бы такого жестокого отчуждения.
– Да, пожалуй. А вот я никак не могу отойти от устаревших представлений. Они очень плотно засели в моём мозгу.
– Потому что Вы – женщина, и это испокон веков заложено в подсознании, так же как и у мужчин потребность в охоте. Но это можно в себе побороть. Учитывая, что мы развиваемся по спирали и совершенствуемся, а все эти древние замашки в своём сознании давно пора искоренить.
– Я думаю так же, господин Франкл. Но всё равно иногда ностальгирую.
– Вы влюбляетесь? – игриво спрашивает профессор.
– Да, бывает, – немного смущаясь, опускает глаза Ангелина.
– Вот и отлично. Главное – любить. Значит, рано или поздно встретите мужчину, с которым захотите жить вместе.
– Кажется, я и сейчас влюблена.
– Это прекрасно! Так, а что с нашим червячком? Ещё не разморозился, – чтобы сменить тему разговора и оставить на позитивной ноте, профессор возвращается к цели визита. Он наводит на тело червя луч и пытается пошевелить его. – Какой-то он совсем мёртвый.
– Да уж, – смеётся Ангелина. Разговор с профессором отвлекает её от переживаний, и она полностью погружается в исследования, оставив на потом свои мысли о личной жизни.
– А что показывает ультразвуковой аппарат? Так-так-так. А вот тут я вижу, есть жизнь, вижу точечку, – торжествует профессор и показывает на маленькую светящуюся точку на экране среди тёмно-серой массы. – И не одну. Ты посмотри! Получается, что некоторые особи подверглись заморозке и умерли, а некоторые сохранили жизнь в условиях замораживания. Потрясающе!
– Да, действительно, – Ангелина внимательно изучает экран. – Мне кажется, что они растут в размерах. Смотрите, они поглощают мёртвые ткани сородичей, срастаются с ними и становятся больших размеров. Они, как клетки, склеиваются и трансформируются одна в другую. Метаморфоз.
– У человека идёт тот же процесс, только в замедленном темпе, и человек сопротивляется. Вернее, сопротивляются защитные свойства его психики. Хотя бессознательно, по своей природе, он тянется к другой клетке и к трансформации в ней. Как и все живые организмы.
– Почему же животные: звери, птицы, насекомые, – избежали такой участи?
– Я думаю, что здесь проблема в крайностях. Клетки всегда и делились, и объединялись. А человек достиг такого уровня, что его гениальность или, наоборот, тупизм, превратили его в клетку, в большую совокупность клеток, и он начал трансформироваться в другую колонию клеток, предварительно объединяясь. Всё это копилось годами. Сначала человеку было необходимо объединение с кем-то на психологическом, эмоциональном уровне. Даже был создан институт брака. Люди стали контролировать поведение друг друга, жизнь друг друга и так далее, и это перешло все допустимые границы. Свобода, хоть человек и стремился к ней, была недосягаема. Не мог он быть полностью свободен, биологическая потребность в семье и продолжении рода всегда мешали этому.
– А когда возник дисбаланс в виде отсутствия необходимости в продолжении рода, вернее, когда это стали делать в институтах, в пробирках, человек потерял свой смысл. Ведь большинство людей видели смысл своей жизни именно в продолжении рода.
– Да, правильно, Ангелина! В общем-то, это такая биологическая потребность, и смысл жизни – её продолжение. Получилось, что человек эволюционировал до такой степени, когда этот смысл у него отобрали. Грубо говоря, он по инерции ещё двигался какое-то время, но внутренний дисбаланс привёл его к физиологической мутации. Как бы это объяснить… Вот как у Вас: в мозгу заложена эта потребность, и она передавалась из поколения в поколение. Но Вы это осознаёте, потому что находитесь на более высоком психологическом уровне развития. А большинство людей этого не осознают. С одной стороны, потребность осталась, а с другой, весь социум и государство забрали у человека этот смысл в продолжении рода. Даже не социум, а прогресс, – техническое развитие пошло быстрее, чем развивался сам человек. Вот он и рухнул до уровня клетки. И началась мутация.
– Звучит логично. Теперь ясно. В принципе, и я предполагаю такую же модель развития человечества. Но сейчас главный вопрос, как выйти из этой ситуации? И есть ли выход?
– А это нам подскажут наши дорогие червячки-нематоды. Вы же неспроста вцепились в них и исследуете, – улыбается Франкл.
Червь наконец-то подаёт внешние признаки жизни, шевелится. Потребовалось всего двенадцать минут, чтобы живые клетки поглотили мёртвые. Профессор поправляет очки и осторожно гладит лучом слабого тока вдоль тела червя, слегка раздражая его. Если увеличить силу тока, это его убьёт, но пока это не нужно. Нематода начинает двигаться, реагируя на импульсы.
– Давай размораживайся, мясо, – ласково приговаривает Франкл.
– Профессор, я смотрю, что всё равно не все участки тела ещё разморозились, – глядя на экран, сообщает Ангелина. – И смею предположить, что не все и разморозятся. Почему какие-то размораживаются, а какие-то нет? Интересно. Ммммм. Возможно…
– А Вы проверьте возраст клеток, которые не размораживаются. Возможно, они уже старые или больные.
– Точно! Так и есть, – радостно констатирует девушка. – Возраст у всех разный. И те, которые не размораживаются, достигли возраста тридцать дней, максимальной продолжительности жизни у этого вида. А вот более молодые отлично функционируют и весьма активны, особенно те, которые только что родились. А вот это чудо, смотрите, господин Франкл! – Ангелина ставит на ускоренную программу. – Как удивительно идёт процесс! Рождение и умирание. И червь растёт в размерах. Кстати, поэтому я в прошлый раз и остановила эксперимент, не зная, каких размеров он достигнет. Как видно снова, он только растёт, хотя непропорционально.
