– Но этот факт будет свойственен лишь нематоде, так как она не имеет жёсткого скелета и обладает высокой регенеративной способностью, а потому может быстро расти. Человек же не сможет расти так быстро. Он будет медленно врастать в своего партнёра, с которым у него одинаковые привычки, или в случае, когда люди друг для друга стали привычкой.
– На Земле таких уже много. Они приняли облик друг друга и вросли костями. Понятно, что их уже не разделить, и они останутся такими на всю жизнь.
– Интересно, как у них, я имею в виду, когда умирает такой полностью сросшийся человек, кого хоронят? Например, если это супружеская пара, мистера Х или миссис Х? Просто таких большинство. Есть, конечно, и не супружеские, и не разнополые, и не двое, а большее количество слипшихся индивидуумов.
– Индивидуум! Слово-то какое Вы сказали, господин Франкл, – Ангелина растягивается в улыбке. – Какие ж это индивидуумы? От слова индивидуальный, уникальный даже, а это никак не подходит к склеенным существам.
– Ах, придираетесь к словам, – подмигивает профессор. – Изначально-то все рождаются уникальными и индивидуальными. Это в процессе социализации человек теряет свою неповторимость и всё больше подражает другим. Это ведь так сложно, быть не таким как все, это могут лишь единицы.
– Да, сейчас это очень далеко от меня. Ещё раз поймала себя на мысли, – как хорошо, что я здесь, на Микзе, среди уникальных людей. Не хотела бы я сейчас оказаться склеенной с кем-то. Это же никакой свободы.
– Не каждому дорога свобода. Обычно о свободе только разговоры ведут, а по факту, человеку сложно быть полностью свободным. Что такое свобода? Это отсутствие почвы под ногами. Истинная свобода – это почти невесомость. Надо сказать, это очень тяжёлое переживание для неподготовленного человека. Опираться только на своё решение, не спрашивать ничьих советов, слушать только себя и свой внутренний голос, делать то, что хочешь, а не то, что надо. Вернее, самому определять, что же всё-таки надо в каждый момент, а не ждать указаний извне. Человек с детства привыкает к режиму ограничения свободы. Сначала садик, потом школа, институт, работа и так до смерти в рамках времени и пространства. Убери эти рамки, и человек испытает шок, стресс, он не будет знать, что ему делать, куда идти. И потом, человек привык к потреблению, он обзаводится предметами, чтобы застолбить своё место в пространстве. Это, в первую очередь, недвижимость, которая явно ограничивает свободу, потом семья, дети, даже место на кладбище. И он ненасытно хочет иметь всё и думает, что чем больше он имеет, тем более твёрдо он стоит на земле, усиливает опору и тем самым лишает себя свободы.
– Я согласна с Вами, профессор, – Ангелина наслаждается речью Франкла. – Это созвучно с моим образом мыслей и откликается внутри. И это очень удобно системе, правительству. Иметь зомбированных людей очень выгодно. Никто не сопротивляется.
– Я полагаю, что здесь, на Микзе, большинство так думает, и поэтому мы так же неуникальны, у нас здесь такой же схожий образ мыслей. Только, в отличие от Земли, у нас более высокое развитие, а по сути – мы такие же стадные животные. Конечно, нам легче, чем им. Но нас здесь мало, и если бы мы жили на Земле, мы бы очень резко контрастировали с общей массой. Вероятно, так и было бы, поэтому мы сейчас здесь. Естественный ход эволюции. Ладно, всё это философствование, хоть и очень приятное. Так, посмотрите, Ангелина, на нашего червячка. У него рана зарубцевалась, а его отрезанная часть издохла.
– Вот они, гниющие останки, которые наполнили мировой океан и вызвали тепловой эффект.
– В том числе. Да, и это тоже. Но в основном этот эффект создали водоросли. Хотя не факт. Не факт, – профессор проводит двумя пальцами по подбородку и потом по бороде. – Ваше исследование и выводы мне очень интересны. Я пойду, увидимся.
– Да, господин Франкл, счастливо, до встречи. Я хотела бы Вам рассказать ещё и об опыте с медузами. Сейчас этот образец доставлен на Землю, и как пойдёт его развитие, увидим позже. Я Вам сразу же сообщу.
– Добро, – профессор кивает головой и удаляется, мурлыча мантру себе под нос.
Ангелина думает, что необходимо связаться с коллегами из Нью-Йорка, куда Оливер доставил образец медуз. Кажется, он писал о мистере Флюгеле. Включает сеть, делает вызов. Сначала долго никто не отвечает, потом щёлкает соединение, и перед ней предстаёт лицо во весь экран.
– Да, – хриплым со сна голосом отвечает объект, не глядя в экран, так как усиленно трёт глаза руками.
– Здравствуйте. Я Ангелина, коллега Оливера. Он вам доставил микзянских медуз с неделю назад, я хотела бы узнать их судьбу.
– А, здравствуйте, – лицо расплывается в улыбке и от этого становится ещё шире. – Здравствуйте, Ангелина. Рада с Вами познакомиться. А я госпожа Флюгель. Сейчас ночь, я проснулась, но это ничего. Я очень рада, что смогу поговорить с Вами.
– Извините, что разбудила, – оправдывается Ангелина. – Я всегда путаю время, трудно подсчитать, даже с учетом разницы. Иногда мне кажется, что во времени нет никакой системы, и оно постоянно меняется. Как бы я ни проводила подсчёты, никогда не попадаю.
Ангелина разглядывает собеседницу, её лицо. «Вроде бы мужчина, но очень много женского, да и представилась госпожой. Может, это и есть двойник, склеенная супружеская пара? Интересно». Когда летала на Землю, она видела такую мутацию на улице, но так чтобы общаться, да ещё с директором института, это было впервые. Значит, людям удаётся социализироваться в своём сдвоенном состоянии.
– Какова цель Вашего звонка, Ангелина? – интересуется Флюгель.
– Узнать о судьбе медуз, которые вам доставил на прошлой неделе Оливер Санчес, – повторяет девушка.
– Ах, о судьбе медуз. Так-так-так… О судьбе медуз, о судьбе медуз… – Флюгель смотрит куда-то за экран, опустив глаза.
Ангелина замечает, как директор барабанит пальцами по столу, и то ли он-она ещё не проснулись, то ли они не в себе. Взгляд пустой и отрешённый.
– Вы знаете, дорогуша, – через долгую минуту молчания произносит Флюгель, – я сейчас не могу Вам ничего рассказать о судьбе медуз, никак не могу вспомнить. Дело в том, что сейчас, дома, я в роли госпожи Флюгель и больше женщина, а на работе активен мой муж, господин Флюгель, я же на работе в дремотном состоянии. Раньше меня увлекала исследовательская деятельность, а сейчас что-то сломалось. Муж ещё держится, а я больше не могу. Меня как будто не стало.
– Понимаю, – Ангелина приготовилась выслушать монолог и быть психологом. – Это действительно очень тяжёлые переживания, – не чувствовать себя и свою жизнь.
– Да, – Флюгель вскинула глаза на Ангелину, почувствовав сострадание и сочувствие. Потекли медленные слёзы. – Это очень тяжело. Я даже порой хочу умереть, но не могу.
Сейчас Ангелина видит перед собой слабую женщину, измученную, несчастную, и ей очень жаль её.
– Как давно Вы в таком состоянии, я имею в виду, в склеенном?
– Около полутора лет. Мы в числе первых склеились, и, кажется, дольше всех живём. Муж смотрел статистику, она неутешительна. Умирают в течение полугода либо оба, либо кто-то один из склеенных от невозможности вынести это психологически.
