– Ты сейчас действительно пережила шок и инсайт. А это забирает много энергии, – констатирует Макс. – Всё восстановится. Хотя лично мне плевать. Это я уж так…
София исподлобья зло смотрит на Макса.
– Макс… Скажи, пожалуйста, а какие проблемы были у тебя, что ты вырос таким злобным извращенцем? – смело спрашивает она.
– Я? – Макс вздрагивает от неожиданности, но быстро приходит в себя и возвращается к высокомерному тону. – Ну, может быть, как-нибудь я и открою вам эту тайну. Но сейчас я не готов, и у меня другие цели. Ха-ха-ха! – смеётся он. – Меня ещё никто так не называл, – тут он резко прерывает смех и зло смотрит на Софию, та съёживается от этого холодного взгляда. – А тебе зачем это знать? Ты всегда такая любопытная?
– Нн-нет, – она чуть-чуть заикается. – Но мы все собрались здесь не просто так, и думаю, ты тоже не просто так. На каком-то духовном, небуквальном уровне мы связаны одной нитью, и я хочу понять, что это за нить. Думаю, когда мы поймём это, возможно, твой эксперимент удастся, и мы расклеимся.
– Хорошо, согласен, – кивает Макс. – Твои доводы кажутся разумными. Но сначала я хочу завершить начатое. Сейчас я подвожу резюме вашей работы, краткосрочной динамической терапии. Ха-ха-ха!.. – смеётся он своей шутке и обращается к Мигелю, – и остановился на тебе.
Мигель чешет спину в месте склейки с Марией, там невероятно зудит. Мария также обращает внимание на кисть, которой приклеена к Мигелю, и тоже чешет её.
– Что вы там увидели? – спрашивает Макс.
– Мне кажется, что область склеивания уменьшилась, хотя может, это только кажется, – говорит Мигель. – Чешется невероятно.
– Ничего не уменьшилось, – потирая красный нос, говорит Мария. – Это твои ожидания и притягивания за уши. Как было, так и осталось.
– Ну, хотя бы не растёт. Чешется, вот что странно, раньше так не чесалось.
– Да, чешется, это точно. Как противно! Хочется оторвать кожу и разодрать.
– Может, это знак, что скоро расклеимся?
– Какой ты наивный, – вставляет рыжий, заглядывая за спину Мигеля. – У вас всё по-прежнему.
– А тебе откуда знать? Ты что, контролируешь всех?
– У меня фотографическая память, и я хорошо помню, как было.
– Ты несёшь чушь, – не отступает в споре Мигель, что обыкновенно ему не свойственно, и поэтому его лицо заливается краской. – Ты не можешь знать, как мы были склеены, это только нам известно. Наша область непрожитых эмоций.
– Давайте не будем отвлекаться, а то я сейчас уйду. Мне есть чем заняться, – резко обрубает спор Макс. – Ты, Мигель, что чувствовал, когда вас бросила мама, когда узнал, что отец был наркоманом, когда сестра била?
Мигель тут же опускает голову и делается очень несчастным. Колени его наклонены в одну сторону, и он весь сжимается. Он молчит долго, пару минут, потом еле слышно произносит:
– Я всю жизнь чувствовал себя изгоем. Отверженным матерью и отцом и ненавидимым сестрой. И всегда хотел умереть, только не мог решиться на самоубийство. Вот, пить стал, и мне помогало, – он опять молчит. – А сейчас, когда на человечество обрушился вирус, я подумал, что очень хорошо. Сейчас меня никто не сможет бросить и оставить одного. Жаль, что это произошло после того, как жена сбежала с любовником на Микзу.
– Как ты пережил, когда от вас ушла мать?
– Я хотел плакать, но не мог. Я просто лежал и ничего не мог делать. И я замолчал, не разговаривал почти год. Меня исключили из школы, и я занимался дома самостоятельно. Больше всего я всегда боялся ощущения брошенности, ненужности и одиночества. Думал, что не переживу ещё раз подобную боль. Но когда меня бросила жена, я пережил. Ходил на работу какое-то время, потом перестал, пил много и долго, а потом встретил Динару и приклеился к ней. И мы пили вместе. Боль не отпускала, особенно в периоды трезвости, но рядом всегда была Динара, и своим присутствием она спасла меня от самоубийства. Хотя мы с ней убивали себя, только медленно, алкоголем. Вот уже несколько дней я трезвый, это очень необычное состояние. Я уже отвык. В голову приходят здравые мысли. И самая сильная боль утихает, перейдя через свой максимальный пик, – Мигель чешет бок спины и, немного помолчав, продолжает, – но я всегда боюсь, что она снова вернётся, и жду её. Это ужасно.
– Думаю, у тебя самая острая проблема в том, что ты притягиваешь людей, которые тебя покидают. В твоём подсознании – бросают. Даже за этот короткий период времени твоя мощная энергия способствовала сначала приклеиванию девушек, а потом их смерти, – резюмирует Макс.
– Ты что, хочешь сказать, что я виноват в их смерти?
– Не буквально, но да. Винить себя не надо. Это абстракция. Существуют энергетические потоки, создаваемые каждым человеком. Их множество. Эти потоки формируются на основе чувств человека, будь то явные или подавленные эмоции. Когда человек внутренне наполнен положительными эмоциями, энергетический поток направлен на созидание и как бы озаряет всё вокруг. А когда много отрицательных эмоций, даже если они скрыты и подавлены, они образуют мощный энергетический поток, который направлен на разрушение и буквально травит всё вокруг, – продолжает Макс. – Вот вы думаете, почему возникли этот катаклизм и вирус? Да потому, что люди накопили много отрицательных эмоций, и эти эмоции в совокупности образовали энергетический заряд, способный глобально изменить поле планеты. Это произошло не сразу, а копилось десятки и даже сотни лет. Долгие годы человек подавлял эмоции, сначала в себе, потом в рамках своей семьи, потом это вышло наружу и обрело масштабы роевого интеллекта с подавленными эмоциями. А это всё очень связано с геополитическим фоном… Ладно, что-то я разошёлся. Так на чём мы остановились? Ах да, ну, в общем, ты не виноват в их смерти, и тебе необязательно ещё одну отрицательную эмоцию на себя вешать, – обращается Макс к Мигелю. – Я это так сказал. Хотя, если хочешь, можешь себя винить. Тогда к твоему винегрету подавленных эмоций добавится ещё одна – чувство вины. Но думаю, она у тебя уже наверняка присутствует. Ты ведь чувствовал себя виноватым, что мать бросила и когда тебя била сестра?
– Да, я всегда чувствовал себя виноватым, – опускает голову Мигель.
– Это заметно. Только не плачь, – с издёвкой вставляет рыжий.
Мигель поворачивает голову к рыжему, в нём закипает злость. В этот раз он опять её сдерживает. Как и всегда, он боится проявлять свою злость, накопленную годами. Злиться ведь нельзя, плохо. В детстве так говорили взрослые, и в книгах о злых людях пишут не очень хорошие вещи. Значит, злиться плохо. И это детское заключение усваивается и становится частью натуры. Он постоянно подавляет злость или направляет на себя. Отсюда и аутоагрессия, которая выражается в пьянстве. Зато вид он сохраняет сдержанный и добрый. А окружающие воспринимают эту его особенность как мягкотелость и неспособность постоять за себя. Как ни прогибай, он всё прогибается. Значит, можно прогнуть ещё. Вот и пользуются все, кому это нужно. Отрабатывают свои склонности к власти и доминированию, то есть садистические. А Мигель является явным мазохистом.
