Если его замысел реализуется, и придётся коротать время в душной дыре рядом с многочисленными соседями, нужно помнить главное. В камерах всегда много доносчиков, и потому нельзя болтать о своих делах. Особенно о тех, что привели тебя на нары. «Не верь, не бойся, не проси!» — вертелось в голове у Стефана. И ещё: «Фильтруй базар!» То есть отвечай за каждое своё слово, даже если тема пустяковая, — тогда будешь цел.
«В кино показывают всякую хрень, — говорил Тураев на Каланчёвке, когда находилась у них свободная минута, и наплывали невесёлые воспоминания. — В моей камере не дрались, не матерились и уж точно не отнимали еду. Все делились сами, когда получали передачу, зная, что точно так же поделятся и с ними. Спрашивают как раз с беспредельщиков, и спрашивают жестоко. Если в тех условиях давать волю эмоциям, заключённые быстро друг другу глотки перегрызут. Условия нечеловеческие, и мужики всё время на взводе. А там ещё и охрана от души добавит, когда начнёт наводить порядок. Так что провокаторов «гасят» сразу, чтобы другим неповадно было…»
— Очень хочется в камеру? — будто бы прочитал его мысли Кирилл Григорьевич, возвращаясь за свой стол. — Думаешь, тебя там мармеладом угощать будут, раз малолетка и иностранец? Это ты, мальчик, ошибаешься, потому что в нашей стране не любят таких, элитных да высокомерных. Другой бы на моём месте давно бы затолкал тебя к таким ребятам, которые «машку» в момент бы сделали. И никакие единоборства не помогли бы отбиться, дурилочка. Но я, хотя бы в память своего сына, не стану обижать чужого. И в изолятор не отправлю тебя хотя бы потому, что там тебе угрожает не меньшая опасность, чем на воле. Не отвези я тебя вчера вечером в свой спортзал, твой растерзанный труп валялся бы сейчас на подмосковной свалке. Вот за это ты и должен благодарить меня, Стефан! Или ты считаешь, что спасение твоей жизни не достойно благодарности?
— Тогда я хотел бы знать, кто и за что решил со мной расправиться, — не моргнув глазом, подхватил Стефан.
Он сидел напротив генерала в расслабленной, вольной позе, и с трудом удерживался, чтобы не закинуть ногу на ногу. Кирилла одновременно и восхищала, и раздражала такая смелость; и он не мог определить, какое же чувство сильнее.
— Охотно отвечу! — в том же тоне пообещал Василенко. — Вот скажи на милость, почему ты называешь меня «господин генерал»? Я разве называл себя так?..
— Вы не называли. Но ведь это правда?
Глаза Стефана вдруг сделались такими большими, что Кириллу стало не по себе. Они словно выступили из орбит, сделав лицо не похожим на обычное, человеческое.
— Или не так? Вы с братом очень похожи, и она генералы…
— Это так, малыш, — грустно вздохнул Кирилл, втайне торжествуя близкую победу. — В отличие от тебя, я человек вежливый, и всегда умею вовремя сказать «спасибо». Так вот, спасибо тебе за то, что мне теперь не придётся доказывать очевидное. То, что ты знаком с Артуром Тураевым, будешь отрицать? Лично я не советую, потому что расшифровка ваших с ним переговоров лежит у меня в сейфе…
— Я не буду этого отрицать, — пожал плечами Стефан. — Он был другом моего покойного отчима. Потом судьба свела нас…
— До кучи — он был ещё и любовником твоей матери, но это сейчас неважно…
Кирилл встал и заметил, как изменилось лицо парня; из благодушного и насмешливого оно стало злым. «Получай, щенок!» — удовлетворённо подумал генерал и продолжал: — А теперь припомни-ка старательно. Говорил ли он тебе между делом, где прячет «досье Вороновича», полученное именно от твоего отчима? То, что ты был связным, забирал части этого досье у тех людей, на которых указывал Тураев, сомнению не подлежит. Всё это зафиксировано, причём совершенно легально, и при случае может быть тебе предъявлено…
— Извините, господин генерал, но брать у людей дискеты законом не запрещено. Это же не оружие и не наркотики, и содержание вполне пристойное. Я ни за что не стал бы выполнять сомнительные поручения! Действительно, Артур говорил мне о каких-то дисках, полученных от Лёвы, но в подробности не вдавался. Мне это ни к чему. Я был просто «шестёркой». Раз или два съездил по адресам — ну и что? Какие ко мне могут быть претензии с точки зрения закона?
— С точки зрения закона, собственно, никаких. Но вот с точки зрения очень авторитетного и влиятельного бандита прослеживается сильный интерес к этому материалу. Это один из самых крутых беспредельщиков в России. В смысле, он ни перед чем не останавливается для достижения цели. А цель у него одна — завладеть этими материалами раньше нас. Содержанием досье ты, вполне возможно, и не интересовался, но мой портрет видел, и фотку моего брата тоже. Откуда-то знаешь, что содержание дискеты пристойное. Но это ладно, лирика. Важно другое. На самом деле это не просто информация. Это — атомная бомба. И «авторитет» любой ценой хочет заполучить её. В ней — его жизнь и смерть, а в таких случаях и нормальные люди летят с катушек. Наш же бандит не совсем нормальный — я тебя сразу предупреждаю. Любит он человеческие кишки на пол выпускать. И, в отличие от нас, он не связан никакими должностными инструкциями. Попадёшься к нему — держись за воздух! Живым от него редко кто вырывается, да и те потом маму родную не узнают. Поэтому, малыш, тебе со всем сторон выгоднее досье передать нам, чтобы «авторитет» потерял к тебе интерес. Останься ты вчера вечером без присмотра — и сегодня вряд ли сидел бы так нагло, уверенный в своей неприкосновенности. Бандиту до фонаря все твои доводы насчёт малолетства и иностранного подданства. Причём даже если ты выдашь ему досье, а ты определённо сделаешь это под пытками, то живым тебя всё равно никто не отпустит. Адвокатов он тоже не вызывает, когда применяет свои не очень-то гуманные методы дознания. В тюрьме от него тоже не спрячешься, — продолжал Кирилл, внимательно наблюдая за Стефаном.
Тот уже не был ни ироничным, ни свирепым — просто равнодушным. Но в такой ситуации безразличие к собственной судьбе было настолько неуместно, что генерал заподозрил притворство и усилил нажим.
— Сейчас за деньги можно многое, если не всё. За ночь в камере можно очень сильно пострадать. До такой степени, что придётся отправлять тебя в тюремную больницу. А там вполне уместны всяческие уколы, один из которых может оказаться особенным. Понимаешь, о чём я говорю? Введут тебе «сыворотку правды», и сдашь досье к едрене фене! Не устоишь ни за что — самоконтроль отключается начисто. А потом, через какое-то время, просто помрёшь от остановки сердца. И никто не узнает, где могилка твоя. Вернее, тело-то выдадут матери, если она найдётся к тому времени, но поди докажи какой-то умысел! Покалечили мальчика в камере, и он умер. Всякое бывает. Так вот, малыш, не лучше ли сразу, законной отдать сомнительные материалы в руки генерала милиции, чем ходить под угрозой убийства и пыток? Если тебе не хватает острых ощущений, получи их более безопасным способом. Я предупреждаю тебя как отец двух погибших детей — не рискуй, не искушай судьбу! И не думай, что совершаешь какой-то неблаговидный поступок, сдавая диски под давлением непреодолимых обстоятельств. Твой Тураев где-то сидит сейчас, в безопасности. Что-то не является тебя спасать, а требует от мальчишки глупого самопожертвования. Для тебя выгоднее сейчас выйти из-под удара, чтобы наш бандит перестал за тобой гоняться. Тогда у него исчезнут все основания для этого, понимаешь? А больше тебя ничего не должно интересовать. Ты своё дело сделал — на встречи сходил, дискеты принёс. Всё, адью! Ты своей эсэмэской помог Тураеву скрыться от того же самого бандита, и за одно это он должен был тебе признателен до самой смерти. Отдав мне сейчас координаты досье, ты спасёшь не только себя, но и Артура, потому что к нему у нашего бандюгана тоже куча вопросов. Позволь нам «обкашлять» это дело самим. Выйди из смертельно опасной игры, выведи Артура, который уже не подросток и должен понимать, чем это пахнет. Итак? — Кирилл достал портсигар, зажигалку. Закурил и спросил: — Хочешь?
