— Ох, ну что же мне делать теперь?.. — тоненько завыла Вера, раскачиваясь, как змея в корзинке факира.
Потом, уже на четвереньках, она подползла к столу, за которым сидел Демид. И снизу, по-собачьи, заглянула ему в глаза.
— Век Бога буду молить… Хоть в монастырь пойду! Дайте грех искупить, Демид Алексеич, сокол мой ясный! Ну, пощади меня, неразумную! Хочешь — смертным боем бей, только дай пожить ещё… Бесплатно работать стану, рабыней твоей сделаюсь! На карачках сзади буду ползать, раз осиротила тебя, не знаючи!..
Демиду хотелось поскорее отделаться от этой стареющей бабы, которую батя непонятно зачем взял в горничные. Видимо, думал, что красивая девка плохо работать станет, гулять начнёт. А получилось, что именно эта мымра оказалась лёгкой добычей киллера. Ну, да ладно, здесь разобраться не трудно, а вот батину последнюю волю выполнить куда сложнее. Демиду не хотелось надолго задерживаться в Москве, но он не мог пренебречь словами Алексея Григорьевича, опасаясь родительского проклятья и тех напастей, которые могли за ним последовать.
Целых три дня после прибытия из Куршевеля, где находился в составе службы безопасностей одного из олигархов, Демид провёл около постели отца, которого ни за что не узнал бы при случайной встрече. Пятидесятилетний красавец-генерал лежал перед ним на широкой постели с поднятым изголовьем — постаревший до дряхлости, с синевато-свинцовым лицом, бурой каймой на губах, почти без волос. От его великолепной шевелюры остались одни воспоминания. Всё тело Алексея Григорьевича было облеплено датчиками, опутано тонкими разноцветными проводами, тянущимися к мониторам. Приборы ничем не могли помочь — они лишь фиксировали, что пациент ещё жив. Демид, оправившись от первого потрясения, низко склонился над ним.
— Что, хорош? — прохрипел генерал, заметив ужас на лице единственного сына, и попытался усмехнуться. — А вот Кирюха не успел облысеть. Умер буквально на вторые сутки… Стало быть, я покрепче оказался, сынок… Тем вечером он простудился — мы в Завидово летали на праздники. Как вернулись, он сразу присел к камину. А Хельви будто чувствовала — всё в постель его звала, ноги попарить. Может, тогда бы жив остался… А я часто выходил в другую комнату — раз пять или шесть. То охранников инструктировал, то из Министерства заехал мужик знакомый… У нас неприятности были, ты же знаешь. Я его попросил узнать и сообщить, будут ли сделаны какие-нибудь оргвыводы. Он обрадовал — сказал, что велено нас оставить в покое. Даже, вроде, хотели к награде представлять за Аргента. Потом мой сосед заглянул, Валентин. Ты его знаешь… И я, наверное, меньше надышался, чем Кирюша. Видишь, неделю борюсь! Но всё равно один конец, сынок…
— Бать, а кто вас?.. Я хочу знать!
Демид сжимал в своих сильных горячих руках вялую ладонь генерала. Между делом проверил пульс — неровный, слабый, частый, он в любой момент мог пропасть.
— Если бы так просто было вычислить… Много врагов у нас было, Дёмка. Очень много… Не берусь судить, кто исполнитель. Это уж ты Верку поспрашивай. А я, когда к телу Кирюшки прибыл, сам еле живой был. Кровью начало рвать ещё в машине, а потом здесь. Теперь это твоя задача — найти их. Без Верки чужой человек в дом не вошёл бы, и в камин ничего не бросил. Вот только почему она с ним связалась? Действительно сдуру или за плату? Врач сказал, что говорил с тобой про эту отраву… что ты всё знаешь…
— Да, батя, говорил! Это без вопросов.
Демид всё ещё не мог привыкнуть к ужасному, совсем мёртвому лицу отца, которого от рождения видел красивым, сильным, весёлым. Представлял, каково будет матери, в её-то состоянии, узнать о неожиданном своём вдовстве, и гнев на несколько секунд остановил его дыхание.
Захотелось сейчас же приволочь сюда за волосы горничную, месить её кулаками, каблуками до тех пор, пока она не признается в измене. Святоша проклятая с постной рожей! Такая тихая, покорная, глаз не поднимала… Давно служила у отца, и вроде бы раньше никаких нареканий… Он, Демид, даже сына своего крохотного с ней оставлял. Доверял ей, как родители, как дядя Кирилл!..
— Ты скажи, кто заказать-то вас мог! Этого от Верки не узнаешь, а рассчитаться нужно непременно. Ты хотя бы приблизительно должен знать, кому помешал!
— Должен, да не могу наверняка сказать, Дёмка. Мы ведь крупно попались… Про «досье Вороновича» слыхал?
— Естественно! В Куршевеле только о нём и треплются. Западные газеты публикуют отрывки. В Сети я видел — правда, не всё. Но это же лабуда какая-то, я ни слову не поверил! Воронович — известно, аргентовский прихвостень. Без него ни написать не мог, ни опубликовать. Пришлось французским друзьями объяснить, — Демид ухмыльнулся, глядя на осциллограф, по которому быстро бежала тонкая волнистая линия. — Мол, мафия у нас так с милицией борется — ложными доносами. Не знаю, поверили ли, но больше не интересовались. Значит, ты думаешь… Это за Аргента мстят? Вполне может быть — ведь досье не достигло цели…
— Может, за него… Не исключено. А, может, и с другой стороны. — Алексей полежал немного, отдыхая, и на лбу у него мелкими каплями выступил холодный пот — совсем как у Натальи. Перед глазами густела белая пелена, и генерал уже почти не видел встревоженное, злое лицо сына.
— Всё ж таки не поверили нам… Решили на всякий случай избавиться. В досье был прозрачный намёк на то, что мы опасны для власти. Якобы не одобряем политику государства, хотим вернуть сталинские времена. Чтобы подозрение от себя отвести, пригласили в «Президент-Отель», обласкали, кресла в Думе посулили… А потом тихонечко убрали. Кому заговорщики нужны, пусть даже потенциальные? Да и вообще… по понятиям… раз попались — отвечайте. Нужно хвост себе отгрызть, чтобы из капкана вырваться. Я понимаю, Дёмка, что тебе с ними связываться опасно. Всё равно проиграешь… А ты — единственный у нас с Кириллом наследник-мужик. Неизвестно, сумеет ли Хельви заиметь детей от суррогатной матери. И даже если получится у неё, пока ещё вырастут! А ты хозяин готовый. Тебе внука моего, Лёшку-маленького, поднимать нужно. Всё наше с матерью имущество твоё будет. За Кирюхой, естественно, наследует Хельви. Ей теперь много денег потребуется. Но я невестке успеха желаю. Это же мои племянники будут… твоя родня, Дёмка… Только ты уж постарайся одного гада раздавить. Если на земле его оставишь, прокляну тебя с того света. Артур Тураев зовут моего врага, и он вполне тебе по силам. Без него не было бы этого скандала, и не пришлось бы меры против нас принимать. Он прятал «слив», он дополнял «досье Вороновича» новыми подробностями… Посылал связников к нужным людям, организовывал встречи, инструктировал их всех. Он же мент бывший, коллега мой. Знал, как мы работаем, и пользовался этим. Я ничего плохого ему не делал — ни сейчас, ни раньше. А он жизнь мою взял, и Кирюхину тоже. В любом случае, Тураев виновен, Дёмка… От него человек с ядом пришёл, или из-за скандала мы неугодны стали… Друг Тураева погиб, дипломат Райников. Он досье с Филиппин привёз, от Вороновича, и передал Тураеву. Мои ребята промахнулись, не успели изъять. Провели операцию уже после того, как «слив» ушёл к Тураеву. И он… «чёрный» ведь… они за друзей обязательно мстят. Да ещё мальчишке, пасынку Райникова, Аргент, сука, язык отрезал, после того, как в клочья разорвал всего… На смертном одре клянусь, что не хотел этого. Не должны мы платить по чужим векселям. А ты заплати по моим — как наследник. Мне в земле спокойнее будет лежать, если Тураев в крови захлебнётся…
