Тот не раз говорил, что так его частенько называли в фирме.
— Познакомься! Это Арсений Райников, двоюродный брат моего покойного друга. Он с двумя вооружёнными охранниками будет сопровождать нас в сегодняшней поездке. Не волнуйся — чисто на всякий случай…
— Артур, беда случилась! — Бушуев, пожав руку Арсению и дождавшись, когда тот уйдёт к своему джипу, зашептал, даже не обращая внимания на Нору. — Ко мне ночью из Питера маруха Модерниста приехала, Кира…
— И что? — Тураев почувствовал, как по его щекам поползли колкие мурашки.
— «Вскрылся» он в камере, вены взрезал. Я так понимаю, что колоть начали насчёт известного дела, а он не хотел рисковать. Понял, что за так не выскочишь. Придрался к какой-то пустяковине, вроде как адвоката к нему поздно допустили — и психанул. Нашли его утром уже — холодного…
— Умеют же работать, когда хотят! — бешено и тихо произнёс Тураев. Он имел в виду своих бывших коллег.
Ни сказав более ни слова Бушуеву, взяв мать под руку, он пошёл к «Гелендвагену». Старался не вспоминать встречу с Модернистом на Кушелевке. Ещё одна жертва на его грешную душу, ещё одна. Вор — не вор, а всё равно человек…
— Вы о ком сейчас говорили, сынок? — обеспокоенно спросила Нора.
— Наш общий знакомый с собой покончил, — неохотно ответил Артур. — Давай, мам, не будем об этом. Тяжело до невозможности, а силы мне нужны для другого…
Они уже возвращались в Москву, и заходящее точно на западе солнце светило им в спины. Из-за кое-как размещённых в багажнике и в салоне вещей Артура Норе неудобно было жаться на заднем сидении. А место рядом с сыном занял Паша Бушуев, который здорово поработал сегодня грузчиком.
Нора, уже успокоившаяся, активная, уверенная, про себя ругала Арсения за не к месту поднятый переполох. Но потом, как всегда, быстро остыв и перестроившись, она воздала должное предусмотрительности и бескорыстию Лёвиного кузена. Ведь если бы Арсений не позвонил сегодня следователю от проходной клиники и не сказал, что путешествие отменяется, всё могло сложиться и по-другому. Нора удобнее устроила на коленях коробку с небольшим телевизором и снова задумалась.
Артур с Павлом всю дорогу шёпотом говорили про какого-то уголовника, которого вчера нашли мёртвым в «Крестах», но из-за собственной безопасности Нора особенно не волновались. Она верила в профессиональную состоятельность сына и целиком полагалась на него. Артур и Павел преспокойно курили, стряхивая пепел в окна, потому что дорога была чистой от подозрительного транспорта.
Но никто из них даже не подозревал о том, что сразу после отъезда двух джипов из Дорохова комендант общежития поднял трубку и набрал номер того самого следователя, что связывался с Арсением Райниковым. Именно по его распоряжению комендант настаивал на срочном визите Артура в Дорохово, и сейчас с облегчением отчитался о выполнении задания.
Этот суровый и немногословный дядька старой закалки свято верил в самые лучшие намерения органов внутренних дел. И ничуть не удивился тому, что они интересуются вышедшим по УДО убийцей трёх человек. К Артуру комендант никогда не испытывал тёплых чувств и очень радовался, что сомнительный жилец выехал. Комнату уже выговорили для себя четыре гастарбайтера-таджика, не забывшие «поблагодарить» доброго начальника.
Автомагнитола пела очень красивую, лиричную песню из «Гардемаринов», и Норе почему-то стало грустно. Она родилась зимой, в январе, но особенно любила весну. Вот такую, как нынешняя — с осевшим снегом на полях, с мокрыми, дымящимися проталинами, с кое-где пробивающейся травкой. С высоким чистым небом, с птичьим чириканьем в голых ветках деревьев, с предчувствием какой-то новой, хорошей жизни, которая будет наградой за перенесённые страдания.
Наверное, весна так дорога была ей и из-за дня рождения Альберта, который впервые пройдёт без него. Нора поедет на кладбище в своей машине, потому что Артур вряд ли захочет почтить память отчима. А ведь мог бы вспомнить про Альберта и доброе — не может один человек делать другому только зло. И если Артур не вспомнит по-хорошему мужа своей матери, то поступит очень непорядочно.
Норе вспоминался Казанский кремль, такая же весна на улочках её родного города. Ледоход на Волге, заросший тиной Булак и речка Казанка были для татарской девочки чем-то неотъемлемым, вечным. Она легко шла по улицам, мечтая только о любви и счастье, а вокруг ярко светило сердце, отражаясь в куполах церквей; и блистал полумесяц на куполе мечети Марджани. Бабушка Фатима рассказывала ей о том, как когда-то в день своей свадьбы, выходя из возка, что доставил её в дом мужа, ступала правой ногой на подушку, брошенную под ноги свекровью. И Нора мечтала, что у неё будет всё точно так же…
Сын Фатимы, Мансур Тураев, обладатель великолепного «бархатного» баритона, окончил Московскую консерваторию и стажировался в Италии. Но по возвращении не мог занять достойное место на сцене, потому что не имел нужных связей. Кроме того, папа отличался независимым характером, не желал угодничать, и потому прозябал в драматическом театре, а летом давал концерты на эстраде под открытым небом. У него был шанс продвинуться, женившись на некрасивой и уже не молодой дочери партийного начальника, но он взял в жёны любимую девушку Наиду, которая стала матерью трёх его дочерей.
Мансур непревзойдённо играл на гитаре, на мандолине, даже на балалайке и гармошке. А вот к фортепьяно относился с трепетом и не решался прилюдно взять хотя бы несколько аккордов. Нора, Амина и Зульфия по очереди аккомпанировали ему — повинуясь желанию отца, все они окончили музыкальную школу. Но только одна Нора без колебаний отправилась в Москву, чтобы потом вернуться профессиональной пианисткой. Тогда, думала она, папины концерты станут ещё более популярными среди местной публики.
Но Нора не возвратилась в Казань, потому что в столице очень быстро вышла замуж, родила Артура, развелась. Никто не бросал ей под ноги шёлковых подушек — напротив, свекровь с первого взгляда забраковала невестку. Нора мыкалась с ребёнком несколько лет, бегая по урокам и кривляясь перед ноющими детишками в садике, куда ходил Артур, и где она числилась музыкальным руководителем.
После Консерватории Нора не сделала никакой карьеры; просто перебивалась случайными заработками. И загубила бы свою жизнь, как отец, если бы на одном из таких концертов не встретила Альберта Говешева, сына венгерского коммуниста. Он влюбился в красавицу-татарку и на много лет закрыл от невзгод своей широкой спиной.
Год за годом Нора блистала в свете, поднимая бокалы шампанского за здоровье мужа; но прошлой осенью волшебная сказка кончилась. Осталась только гора цветов на могиле Альберта. Его большой портрет в чёрной рамке под стеклом был всегда влажным, как будто заплаканным…
Своего отца Нора в последний раз видела очень весёлым, помолодевшим. Она приехала как раз на Сабантуй, привезла с собой обоих сыновей. Мальчишки радостно уплетали плов, манты и шашлыки, а собравшиеся вокруг родственники и соседи откровенно разглядывали их и соображали, кто в какую пошёл породу.
