— Это… кто? — Райников оцепенел, даже не пытаясь догадаться.
— Мой сын Стефан!
Сибилла поцеловала огненные кудряшки ребёнка.
— Надеюсь, что ты станешь ему отцом и другом. Прости, но я должна была на деле испытать твою любовь. Потому и не предупредила раньше. Если ты дорожишь мною, примешь и моего сына…
Ребёнок лопотал по-шведски, продолжая кусать палец, но строгая с другими Сибилла лишь безмятежно сияла, прижимаясь щекой к его плечику. Сынок, тем временем, заметил бриллиантовые серьги в ушах матери и начисто позабыл о дядьке. Ему хотелось вытащить сверкающие камешки и изучить как следует. Серьги не давались ему, и Стефан раздражённо зафыркал.
— Значит, у тебя есть сын? — Райникову почему-то стало обидно. — А ты говорила, что детей у тебя, возможно, не будет. Проверяла меня?
— Да. — Сибилла всё еще улыбалась, но уже не нежно, а насмешливо. — Ты готов был принять меня распутной и бесплодной. Теперь посмотрим, как ты будешь обращаться со мной, узнав о существовании Стефана.
— Сколько ему?
Райников понимал, что упрёки лишь раззадорят жену. Всё равно уже ничего не изменишь, и без Сибиллы для него жизни нет.
— Два года и один месяц.
Сибилла легко подбросила на руках своего бутуза. Потом она, шепнув ребёнку несколько слов на ушко, опустила его на песок и повернулась к мужу, утратившему дар речи.
— Чему ты так удивился?
Сибилла продела руку под локоть Лёвы и повела его в дом. Стефан уже занялся велосипедом, позабыв и о дядьке, и о бриллиантовых серьгах матери.
— Это твой… родной… сын? — в несколько приёмов выдавил Лёва.
— Роднее быть не может, — усмехнулась Сибилла, открывая застеклённую дверь на веранду.
Солнечные лучи пронизывали весь дом насквозь, и листва стоящих на подоконниках растений играла всеми цветами радуги.
— Но ведь твой муж погиб гораздо раньше… — Лёва не договорил.
— Ты клялся кровью, помнишь? И обещал принять меня такой, какая я есть.
Лёве показалось, что жена скрипнула зубами. Ноздри её раздувались — то ли от гнева, то ли от волнения.
— Я тебя не прошу усыновлять его, не бойся. И ни на какие вопросы относительно происхождения Стефана я отвечать не стану. Он родился, он живёт, и больше ничего не имеет значения. Отныне мы — одна семья. И лучшего сына нельзя желать. Скоро ты в этом убедишься…
… Джип уже летел по новогодней Москве. Если бы не ёлки, гирлянды и прочая мишура, трудно было сообразить, какое время года на дворе — то ли поздняя осень, то ли ранняя весна. И только небо оставалось таким, как всегда в это время. На юго-западе догорали последние отблески волшебной тёмной зари.
Райников ещё раз проверил смартфон — вестей от Вороновича не было. Они въехали на Кутузовский проспект, оставив слева платформу «Кунцево». Бабуся сзади зашевелилась и тихонько покашляла.
— Куда дальше ехать? — отрывисто спросил Райников.
— Да тут и останови, сынок, дальше сама доберусь. Сколько должна-то тебе? — Старуха открыла потёртую сумку, стала искать кошелёк.
Райникова рассмешила сама мысль о том, что владелец огромного джипа возьмёт плату с нищей пенсионерки.
— Нисколько вы мне не должны. Подождите, сейчас я открою дверцу.
Лёва уже хотел сделать это, но вдруг увидел в зеркало, что старуха, достав из сумочки вместо кошелька какой-то пакетик, опустила его в задний карман чехла, покрывающего водительское сидение. Райников, разом взмокнув, немедленно заблокировал двери и обернулся к бабке. Она подёргала за ручку и растерянно улыбнулась.
— Закрыто, сынок! Ты же открыть хотел…
— Что вы положили в карман? — тихо спросил Лёва, еле справляясь с желанием схватить мерзавку за горло. — Достаньте немедленно!
— Чего я положила? — Старуха испуганно замигала седыми ресницами. — Это порошки мои, в аптеке получила… Погоди-ка! — Она запустила руку в карман и вынула пакетик. — Ой, ты, дура старая! Сослепу сунула мимо сумки! Потом искала бы, ревела… Это же специально, на заказ готовят. В очереди ещё настоишься… Да прости ты меня, идиотку! Это ж до моих лет нужно дожить, чтобы понять! Открой, милый, пойду я!..
— На первый раз поверю.
Райникову не хотелось сейчас везти бабку в милицию, чтобы исследовали содержимое пакетика. Да и вряд ли станут они сейчас, ночью, во время праздников этим заниматься.
— Идите на все четыре стороны, но по возможности больше мне на глаза не попадайтесь. Это ведь очень легко проверить, лекарство там или…
— Да уж прости, прости ради Светлого Рождества Христова! — зачастила старуха.
Она ощупью открыла сумку, запихала туда пакетики. Райников между тем разблокировал дверцу и стал искать сигареты — после пережитого страшно захотелось курить. Бабка вытащила правую руку из сумки, но теперь вместо белого пакетика в ней оказался маленький дамский пистолет. Райников даже не успел вытащить сигарету из пачки. Дуло клюнуло его в затылок и тут же дёрнулось от выстрела. Лёва упал головой на руль; из носа и изо рта потекла вязкая, блестящая кровь.
— Со святыми упокой!
Бабка убедилась, что Райников мёртв, перекрестила его и спрятала в сумку пистолет. Потом совершила ещё одно знамение — перед иконами, прикреплёнными к приборной доске.
— Вечная тебе память, милок! Пойду я, наконец, не поминай лихом…
Старушка выбралась из джипа, аккуратно закрыла дверь и стала ждать другую машину — потрёпанные «Жигули» пятой модели. Ей нужно было вернуться в Кубинку. На Кременчугской улице они жили раньше с внуком, сбитым насмерть на пешеходном переходе шальной иномаркой.
— Какой же ты у меня по счёту, касатик? — задумалась старушка, из-под руки вглядываясь в темноту. — Десятый? Нет, одиннадцатый. Вот голова дырявая — не помню! А ты спи, солнышко моё, Игорёк, спи спокойно! Бабуля ещё их настреляет. Осталось десять клопов раздавить. Насосались нашей кровушки, гады… Двадцать один их должно быть. По числу твоих годков, Игорёк…
Глава 3
Артур Тураев не помнил, как добрался до своей общаги в Дорохово, как запер дискету в маленький сейф, где хранил все свои документы. На хлипкую дверь надежды не было, замок то и дело заедало. Стены пришлось за свой счёт обшить гипроком, да ещё сверху — пробкой, чтобы соседские вопли не мешали отдыхать после смены. По старой милицейской привычке Артур в скандалы и драки не вмешивался. Каждое утро соседка заступалась за своего мужа так же страстно, как накануне умоляла посадить и даже приговорить к смертной казни.
На каникулах к соседям то и дело приходили гости, потом прибыли дальние родственники из деревни. И каждый визит сопровождался новой пьянкой, плавно переходящей в кулачный бой. Правда, вчера, когда Артур наконец-то ввалился в общагу, у соседей было тихо, и в душ пришлось простоять всего десять минут. Столько же ушло собственно на помывку, а после Тураев грохнулся на свою койку, как подкошенный. О кофе и сигаретах, столь любимых ранее, он сейчас не мог думать без омерзения. Слишком много выпил и выкурил за четыре дня бесконечной пахоты, и теперь хотел одного — спать. Спать под музыку, вопли, частушки, звон разбитой посуды, потому что человеческий организм тоже имеет предел прочности.
