Диана распрямила спину, выключила диктофон, спрятала его в сумку. Потом завертела головой, отыскивая медсестру, чтобы та привела доктора. Она медленно встала со стула, словно не веря своим глазам. Егор, посиневший, страшный, хрипел среди сбитого белья, и на губах его выступила обильная розовая пена.
— Сестра! — Диана, матеря то себя начальство, отправившее её в больницу для сомнительного допроса, выбежала в коридор и растерянно оглянулась. Грудастая медсестра, шаркая тапочками, уже спешила к ней. — Зимину плохо! Нужно Савелия Ионовича позвать! У него пена пошла с кровью…
— Говорила — нельзя колоть… Теперь меня уволят, если не посадят! — начала причитать медсестра.
— Вам сказали — вы и кололи! — оборвала её Диана. — Быстро за доктором!
Толстуха бросилась по длинному коридору, распугивая больных и своих коллег, толкающих кресла-каталки. Диане казалось, что всё происходит слишком медленно, да ещё врача может не оказаться на месте. Она нашарила в кейсе мобильник и принялась лихорадочно набирать номер Савелия Ионовича.
— Опасности для жизни нет… — бормотала она, сама не замечая этого. — Её и не было… он поправился бы… Егор!
Диана, вернувшись в палату, бросилась к койке, где лежал, широко раскрыв глаза и рот, мёртвый Зимин. По его щеке бежала одинокая слеза, которая быстро высыхала на обмётанном тёмной щетиной подбородке. Женщина тупо смотрела на его загипсованную ногу, за забинтованную ключицу, и думала, что всё это уже не нужно парню, которому лишь через полгода исполнилось бы двадцать восемь.
Она не щупала пульс, не смотрела зрачки. Только поднесла к губам лежащего маленькое зеркальце, потом отняла и уставилась на ясную гладкую поверхность. Егор скончался, не выдержав второй инъекции. Доктор согласился назначить её, но неохотно. Правда, ему приплатили, и «добро» было получено. Надо сказать, что Савелий Ионович немедленно предупредил Диану об опасности, об индивидуальной непереносимости входящих в препарат компонентов.
— Да он же молодой, здоровый! Ничего ему не сделается! — уговаривала доктора Диана меньше часа назад, и теперь с ужасом вспоминала об этом.
И ещё она не могла забыть, как Егор радостно и восхищённо смотрел, едва сдерживался, чтобы не поцеловать хотя бы руку следователя. Он верил ей, каждому её слову. А если, будучи в сознании, кое-что утаил, то лишь для того, чтобы не подвести друга. Хотел заработать для дома, для семьи. Действительно, ничего о сути задания не знал. Погиб зазря, и она, Диана Скляр, оказалась убийцей. Ей ведь тоже гарантировали, что препарат не опасен, и он лишь на несколько часов наступает сон. Сон, как оказалось, вечный…
Врач вихрем ворвался в палату. За ним, переваливаясь, спешила медсестра. Соседи Зимина по палате уже успели пообедать и теперь хотели вернуться к себе. Их никто не задержал, и двое уже устроились на койках, кряхтя и стуча костылями. Они давно привыкли к таким вот суматошным визитам посреди ночи и белым днём, а потому не обратили на медиков никакого внимания. Третий, пожилой, на тумбочке которого стояли гвоздики, с интересом рассматривал Диану.
И спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, как бы про себя:
— Жена, что ли? А. может, сестра?
Доктор тем временем заглянул в глаза Зимину, в нескольких местах приложил руку к его телу, после чего, закусив губу, набросил одеяло на лицо покойника. Он не хотел выяснять отношения с Дианой здесь, при больных, и потому лишь сказал вполголоса, но так, чтобы та услышала:
— Я говорил, что возможен анафилактический шок…
— Да кто ж знал?!
Диана и без того не чуяла под собой ног от ужаса. Теперь именно на них двоих могут повесить эту безвременную кончину. Правда, врачу и следователю грозило только служебное взыскание, и о возбуждении уголовного дела речь не шла. Но совесть не подчиняется приказам и уставам. Она не кончит мучить только потому, что при «разборе полётов» тебя признали невиновным…
— Он сказал, что аллергией не страдает, — всё тем же замороженным голосом сказал врач. — Возможно, сам не знал. Если бы предупредил… Я никогда не позволил бы!..
— Что?! Он умер?.. — догадался один из соседей Зимина, помоложе, с самой дальней койки.
Случайно взглянув на постель Егора, он заметил, что тот закрыт с головой.
— Это пока мы обедали?.. Он сказал, чтобы ему сюда не приносили. А я предлагал!..
— Человек помер через полчаса — куда ему есть ещё? Никакой стакан воды не нужен, когда кончаешься, — заскрипел старик с гвоздиками на тумбочке.
Похоже, на него внезапная смерть молодого соседа не произвела никакого впечатления. Напротив, в мутных глазах дедушки засветилось торжество — вот, мол, каков я ещё огурец! Пережил парня, годившегося мне во внуки!
— Он ведь говорил, что после обеда жену с дочкой ждёт…
— Да-да, она от родителей приехала, — подтвердил и четвёртый пациент, дюжий бородач, тоже с загипсованной ногой и забинтованным большим пальцем на левой руке. — Доктор! — Он единственный искренне расстроился. — Нам выйти, что ли? Или помочь чем надо?
— Да чем тут поможешь? — пробормотал врач, с нескрываемой ненавистью глядя на Диану. — А вот выйти…Да, я сейчас пришлю санитаров!..
— Сейчас, сейчас! — простонал радостный старик.
Он изо всех сил изображал скорбь, но суетливые его движения, проступившее на морщинистом лице любопытство, откровенное желание заглянуть под зиминское одеяло, выдавали совсем другие чувства.
— Вам сказали — выйти! — властно, резко прикрикнула на него Диана.
Дедушка, придерживая полосатые брюки и опираясь на палку, тотчас же засеменил вон. За ним, постукивая костылями, направились и другие. Врач шепнул несколько слов сестричке, и та исчезла. Они остались вдвоём — если не считать Егора, которому теперь было всё равно. Он плыл на белом облаке по бескрайней синеве неба, а напротив сидела его первая любовь Катя, утонувшая при купании двенадцать лет назад. Егору единственному было хорошо, а остальные двое, оставшиеся в тёплой светлой палате, тягостно молчали.
Они могли много в чём упрекнуть друг друга, и оба были виноваты. Понимая, что скандал не выгоден ни следователю, ни врачу, они про себя решили представить дело как самое банальное. Парню пришлось ввести много разных препаратов, и какие-то из них его организм не воспринял. Егор считал себя совершенно здоровым, и потому не предупредил медиков об опасности.
— Неудачно очень получилось… Сейчас приёмные часы, — сказал Савелий Ионович. — На будет везти по коридору… Некоторые очень боятся.
— Не хотят люди пускать в свою жизнь чужое горе, — вздохнула Диана, зачем-то расправляя складки на закрывающем Егора одеяле.
Она представила себе его искажённое удушьем лицо — совсем не похожее на то, улыбающееся, каким оно было при встрече.
«Я не хотела, Егорушка! Не хотела! Ты думал, что я тебе помогу, а я убила. Непредумышленно! Да! Но всё равно виновата. Ради тех нескольких фраз, что удалось вытащить «под химией». Про какого-то человека, спасшего Бушуева от зоны…»
