Но все, кто знал Лизу Зенькович-Кирееву, не спешили согласиться с мнением её папы. Да, она обожала компьютер, болтала по «трубе», прикладывалась к рюмке. Но больной не была, это факт. Могла выпить сколько угодно крепчайшего кофе по-еревански, из джезвы. Употребляла при этом исключительно чашки кузнецовского фарфора и дореволюционные серебряные ложечки. Великолепно каталась на скейтах и роликах, совершая головокружительные кульбиты. Кроме того, Лиза хорошо плавала, посещала фитнесс-клубы, где занималась аэробикой. И вдруг — невероятная, загадочная и такая лёгкая кончина во сне!
Отец всё сделал для того, чтобы его девочка не мучилась. И мысленно попросил прощения у матери Святослава и Елизаветы, которая ещё при Горбачёве сгорела за два года от рака крови. Он обещал Аллочке сберечь детей, всегда любить их. Жена не просила быть ей верным, но заклинала: «Помни о наших детях! Других таких у тебя больше не будет, потому что они — часть меня. А я ухожу…»
Говорили, что заболевание Аллы стало следствием Чернобыльской аварии. Сам Зенькович, который тогда преподавал в Гомельском университете, как раз в апреле восемьдесят шестого уехал на стажировку в Штаты, и под облучение не попал.
Евгений Романович вдовел уже четырнадцать лет, но до сих пор формально не вступал в брак. У него было много женщин — гораздо больше, чем полагалось иметь респектабельному учёному, академику. Преподавателю, отцу и дедушке. До своих лет он оставался взрослым мальчиком, воспринимающим женщин как игрушки. И когда в поле зрения симпатичного биолога попадала игрушка новая и неизвестная, ему ужасно хотелось узнать, что у неё внутри. Он жаждал побыстрее получить игрушку в своё распоряжение, рассмотреть, попробовать, позабавиться. А после — подарить другому, забыть, выбросить.
Зенькович не относился к тем экстремалам, которые намеренно гнались за количеством сломанных машинок в ущерб качеству. Он был в этом смысле человеком настроения. И добивался новой игрушки только тогда, когда действительно этого хотел. Разумеется, Зенькович даму сразу в постель не волок, даже если она была не против. Всегда выгуливал её, возил по ресторанам, дарил огромные букеты, поил коллекционным «Шато Линч Баж» по цене шесть тысяч рублей за бутылку.
И совершал другие безумства, разящие женщин наповал. Мог, например, свозить свою даму на один день в Гималаи или в Ниццу. Он любил, чтобы всё было красиво, но никогда ни с кем Зенькович не желал жить одной семьёй. Всё своё свободное время он отдавал детям. А после — внучке. И до нынешнего Рождества даже не мог помыслить о том, чтобы поднять руку на человека, одной половиной которого была Алла, а второй — он сам…
В лице Елизаветы он ещё раз убил покойную жену — они были очень похожи. Убил и себя самого. И хорошо ещё, что не довелось повесить на свою совесть гибель тех невинных детей. Детей настолько безгрешных, что сокрушительная сила, направленная на их уничтожение, каким-то чудом отклонилась и ушла в сторону. Эти дети должны были жить, и не академику Зеньковичу менять их судьбы. Значит, и Кирееву суждена жизнь, и Оксане Бабенко. Вместо неё на кухне оказалась девушка, которой на роду была написана ранняя гибель…
* * *
Зенькович вздрогнул, потому что в кармане его куртки ожил мобильник. Вздрогнул, хотя ничего удивительного в этом не было. Академику могли звонить как «пацаны», так и вполне нормальные люди из научных кругов, а то и из городской администрации. А вдруг Святослав среди дня решил узнать, как проводит время у дедушки маленькая Броня?
Но когда Зенькович взглянул на голубой прямоугольник экрана, то откровенно изумился. Там была изображена симпатичная кошечка. Это был условный логотип, скрывающий одну из любовниц Зеньковича, живущую в Москве. Когда они встречались, то обменивались по мобильникам хитовыми мелодиями. Именно эту кошечку Евгений выбрал для Риты, уверяя, что это и есть её сущность. Другие женщины присылали Зеньковичу на «трубу» бабочек, сердечки, летучих мышей. Скелеты — человеческий и рыбий.
Кошечка была опознавательным знаком Маргариты Кагировой. Дама эта занимала высокий пост в одном из московских коммерческих банков, который поначалу крышевался группировкой Зеньковича. Потом банк ушёл под «красную» крышу налоговой полиции. Маргарита откровенно напрашивалась на брак, но Зенькович не спешил делать ей предложение. Она забеременела, но Академик устроил подружке выкидыш, подлив в чай отвар нужной травки. Когда Маргарита в ярости пообещала обязательно отомстить, он добродушно рассмеялся. Кто она, а кто он? Все бабы так говорят. Ничего, перебесится, а потом другого найдёт. На каждой жениться невозможно. Да и зачем, если бабы дают просто так?
Послание Маргариты заставило Зеньковича разволноваться. А когда он услышал мелодию «Не оставляй меня, любимый!», то понял — сейчас случится страшное. Вот-вот, через минуту, через мгновение… Всё!
— Добрый день, Евгений Романович! — услышал Зенькович мужской голос.
Сразу заметил про себя, что это — не Киреев. Да тому и не до бесед с бывшим тестем сейчас, он ведь с постели не встаёт. Контузия, ожоги, ранения… Но кто это такой? И откуда ему известен их с Маргаритой условный знак? Это сигнал Зеньковичу — несомненно. Значит, Маргарита кому-то рассказала об их отношениях и о том, какую картинку посылала ему на «трубу». А, значит, могла и про другое рассказать. Только вот с кем она связалась?..
— Добрый день. С кем имею честь?
Зенькович действительно никогда не слышал этого низкого красивого голоса. У звонившего была отличная дикция, питерское дистиллированное произношение. И манера говорить эксклюзивная — немного сквозь зубы.
— Озирский Андрей Георгиевич, генеральный директор детективно-охранного агентства «01-08-57». Я хотел бы срочно поговорить с вами. Не могли бы вы уделить мне часок?
— Часок?! — Академик оторопел.
За право поговорить с ним опять минут шла нешуточная драка, а этот сыщик просит часок. Значит, уверен в своих силах, в своём праве ставить условия. Да, конечно же… Озирский. Очень известная фамилия. Когда-то он работал в структуре, называемой ныне РУБОПом. Слыл одним из самых упёртых, цепких и отчаянно смелых сотрудников. Но позже изменил стиль, забронзовел, создал собственную структуру. Из непримиримого превратился в прагматичного. Теперь Озирского интересовали только деньги и нужные знакомства. А о прошлых своих заблуждениях, идеях и идеалах он говорил со смешком и называл леденящие душу приключения ошибками молодости.
— Да, думаю, меньше, чем за час, мы не управимся.
Тон Озирского был доброжелательным, мягким, но Зенькович прекрасно понимал, о чём пойдёт разговор.
Ведь Леонид Киреев и Оксана Бабенко работали в московском филиале того самого агентства! Туда же направлялась и Алиса Янина. Погибшая Ядвига Бельдзейко оказывала услуги этой фирме. Слишком много связанных с Озирским людей пострадало от Зеньковича. Теперь нужно разбираться, договариваться, торговаться.
— Забиваете стрелку? — невесело пошутил Академик.
— Ага. — Озирский оценил юмор. — Нужно побазарить.
