Звягин бросил окурок в чугунную урну, привинченную к стене оранжереи, ещё раз взглянул через стекло на Хуторова, который как раз набирал на «трубе» чей-то номер. Охранники вернулись и заняли место рядом с патроном. Аня мысленно послала их по матушке — пока они в кафе трепались с девочками, хозяина десять раз мог завалить киллер. И только потому, что Звягин сам не стал стрелять из идеального сектора, Хуторов сегодня остался в живых.
Владимир резко повернулся и ушёл в маленькую дверцу, почти скрытую за лианами, и оказался в будуаре Беатрис. Интересно, трахаются они на деле или просто изображают любовь? Аня усмехнулась — в данный момент это было неважно. Надо сейчас же выехать из оранжереи в холл и окликнуть Вениамина. Аню подмывало тут же рассказать ему обо всём, чтобы впредь был осторожнее. В любом случае, интерес Звягина к кому бы то ни было не сулил «объекту» ничего хорошего.
Но, поразмыслив, Аня решила повременить. Никто не помешает ей передать предупреждение через Веронику, но только после того, как они откровенно переговорят наедине.
Дверь открылась, и из холла зашёл садовник Ярослав. В руках у него был опрыскиватель и пачка какого-то порошка.
— Кто здесь? — Садовник настороженно замер, вглядываясь в густые зелёные заросли. — Анна Семёновна, вы не ушли?
— Нет, но сейчас ухожу.
Аня ослепительно улыбнулась садовнику, испуганно глядя через его плечо на маленькую дверцу, и покатила к выходу по булыжной дорожке. Не хватало ещё, чтобы Звягин вышел и увидел её здесь! А Ярослав ещё и поможет опознать, назвав по имени-отчеству! Ну, ещё немножко… Так, до двери метра два… Уф, вот и всё! На сегодня опасность миновала. Значит, пока нам везёт, как на рысях.
— До свидания, Анна Семёновна, — вежливо попрощался Ярослав.
Ане льстило обращение, как к солидной даме. Она понимала, что ей, почти тридцатилетней, пока уже привыкать к этому. Она выехала на коляске в ярко освещённый холл как раз в тот момент, когда Хуторов встал с дивана и вместе с охранниками пошёл в бильярдную.
— Вениамин Георгиевич! — крикнула ему вслед Аня, и все трое обернулись.
Охранники моментально прикрыли шефа, и Аня подумала, что делают они это совершенно не вовремя. Пожелай Звягин выстрелить из оранжереи — и валялся бы сейчас Хуторов в луже крови — бездыханный и безучастный ко всему.
— Извините, пожалуйста, что я опоздала. Меня задержали на съёмках.
— Добрый вечер, Анюта!
Хуторов, несмотря на худобу, говорил рокочущим глубоким баритоном. Такой голос всегда нравился Ане, потому что был похож на папин. Охранники, увидев, что шеф дружелюбно настроен к молодой калеке, одетой в чёрное, в вуалью на лице, расступились и расслабились.
— Вы хотели мне что-то сказать насчёт Вероники?
— Она очень просила дождаться вас и сообщить, что ещё вчера уехала домой. И сегодня встретиться с вами тоже не может. Рона весь вечер звонила вам на мобильный, но безрезультатно.
— После того, как «мобильник» однажды взорвался у меня в руке как раз во время разговора с женщиной, я стараюсь пользоваться им как можно реже. — Хуторов показал Ане изуродованную, плохо сгибающуюся руку, и та сочувственно кивнула. — Мне повезло. Я сумел вовремя отшвырнуть телефон подальше. Но всё равно, как видите, не уберёгся.
— Так вот, вчера во время обрушения купола в аква-парке «Трансвааль» погиб сын Вероники Даня и ранена её мама Ирина Олеговна. Вы понимаете, что она сегодня не в форме. Очень просила вас извинить её. И… — Аня закусила губу, чтобы не расплакаться. — И поздравить вас с Днём всех влюблённых. Рона говорила, что вы хотели сегодня отметить праздник.
— Неужели?.. Это чудовищно! Такой мальчишка — сильный, рослый, спортивный! Я говорил Роне, что её Данька далеко пойдёт. И вдруг…
Хуторов постоял немного, низко опустив голову. Потом тряхнул шевелюрой, выпрямился и размашисто перекрестился. Охранники сделали то же самое.
— Какие могут быть обиды, Анюта?! Очень признателен вам за то, что дождались меня. Вы же не обязаны делать это, верно? Бедняжка Рона — сначала осталась инвалидом из-за меня, а теперь эта трагедия… Если бы знать — немедленно включил бы телефон! Бильярд отменяется, ребята, едем на Голубинскую. Анюта, здесь никому ничего не рассказывайте. — Хуторов понизил голос. — Вы ведь знаете, что я не могу ручаться за собственную безопасность. И Рону не в силах именно сейчас оставить одну — у неё ведь больше никого нет. Ещё раз спасибо, Анюта.
— Не за что, Вениамин Георгиевич. — Аня боролась с желанием сейчас же обо всём рассказать Хуторову, но всё-таки не решалась.
Её тоскливые глаза потемнели и сейчас особенно напоминали трогательные цветы «анютины глазки». — Передайте, что мы все здесь скорбим вместе с ней. Помочь мы не в силах, но многие девочки молятся и за её сына, и за мамочку.
— Передам.
Хуторов ловко подставил себя одному из охранников, который надел на него бобровую шубу, сверху отделанную бархатом. Такую же шапку Вениамин нахлобучил на голову сам.
Расторопные юноши в розовых мундирах с золотыми позументами распахнули перед ними тяжёлые зеркальные двери клуба. Мягко ступая по ковровой дорожке, Хуторов в сопровождении охраны вышел в февральскую морозную мглу. Аня отметила, что на сей раз его ждал припаркованный у самых ступеней бронированный «Линкольн XXL» — такое позволялось не многим гостям.
Имей Звягин на сегодня другие планы, великолепная машина всё равно не спасла бы Хуторова, подумала Аня, предусмотрительно опуская на лицо густую чёрную вуаль.
* * *
До этого пасмурного зимнего утра Анна Бобровская как-то не думала о том, что всякий раз, принимая ванну, она совершает настоящий подвиг. Пока лежала в ароматной пене, вспоминала своего тренера по гимнастике — очень красивую, властную и в то же время душевную даму, та большое значение придавала именно морально-волевой подготовке девочек; и в первую очередь учила их преодолевать себя. Она жёстко, но справедливо указывала юным гимнасткам на их ошибки, но никогда не подсекала им крылья, настраивая каждую на победу.
Тогда Аня и научилась брать себя в руки при любых обстоятельствах. И каждой цели достигала как победы на соревновании — фанатично и в то же время спокойно. Но наставница отнюдь не была тираном. И, если была виновата в чём-то, охотно каялась перед девчонками, просила у них прощения. Они, конечно, прощали, и за это уважали тренера ещё больше.
Она не требовала невозможного, не заставляла напрягаться до срыва, до травмы. Но именно такой подход и мобилизовал Аню и других гимнасток на гонку за результатом. Гимнастки работали не из-под палки, а для того, чтобы добиться успеха самим и обязательно порадовать тренера.
«Если не получаешь удовольствия от своего труда, стараешься только ради медали, будешь наказан. Это не только спорт, но и творчество в первую очередь. Нужно, чтобы всем было приятно — и зрителям, и тебе, и тренеру. Главное — быть свободным. Вернее, чувствовать себя таковым. И отвечать за своё решение, за свой выбор. Достигнуть цели — это и есть счастье. И оно тем пронзительнее, тем ярче, чем больше препятствий ты на этом пути преодолеешь…»
