Я решил, что мать сейчас ударит меня. И был бы рад, случись такое, потому что заслуживал смерти. Скорее всего, прикончив брата, я должен был вторую пулю послать в себя. Такому грешнику уже ничего не страшно — всё равно идти в ад.
Вот так закончился мой поединок с Никитой Ковьяром. Того и следовало ожидать. Интеллектуальный бандит частенько говаривал, что мы с ним взаимно уничтожим друг друга. Ни мне без него, ни ему без меня не жить. Но, с другой стороны, я должен помнить о детях. Если я достоин наказания, пусть оно свершится. Но сам я ничего делать не стану.
Я вспомнил прошлую осень, жёлтую берёзу за окном. Виринею, которая держала в руках поднос с посудой. Старший сын Лукиан смотрел на меня серьёзно, требовательно. Чёрные бусины его глаз блестели. Неужели он плакал?…
— Мама, ты сказала Александру Керимовичу, что он болен… Что Сева не убивал жену, ему кажется…
— Чтобы человек поднял руку на жену, на ребёнка, на брата, должно случиться что-то страшное, невероятное. Нравственный долг каждого… родную кровь не проливать… — ответил я тогда старшему сыну.
Так всегда случается, когда суждено. Мать стояла в окружении людей, но никто не успел ей помешать. В доли секунды она повернула острие лезвия к солнечному сплетению. Потом, подогнув колени, рухнула на нож. Страшно закричала, и из широко раскрытого рта хлынула вязкая кровь. Врачи и милиционеры бросились к ней, понося себя за невнимательность.
А я смотрел на широкое окно, на тучи за окном. И в этот момент в стекло громко ударилась белая птица — наверное, голубь. И я представил, как облака цепляются за шпиль Петропавловки, за шпиль Адмиралтейства, за шпиль здания Финляндского вокзала. И за множество других шпилей, которые всю жизнь зловеще маячили перед Елизаветой Гай даже в самые отрадные её годы…
Мать свалилась на труп Мишки, сильно стукнувшись головой о мою койку. Врачи захлопотали над ней, а оперативно-следственная группа взялась за меня. Голоса доносились, как сквозь вату, а слов я вообще не разбирал. Оставили бы меня в покое — хоть на полчаса. А там я всё объясню. И скажу, что в Москве у меня трое малолетних детей, без матери. Я должен сам позвонить домой, сообщить о случившемся. С ними там двоюродная тётка, которой скоро нужно уезжать к семье в Североморск.
Но, против воли, я представлял другое лицо — не Ларисино. Синеглазая рослая красавица в камуфляже — Александра… Надо срочно вспомнить номер её телефона. Я же контрразведчик, должен это сделать очень быстро. Вот, вспомнил, и теперь прямо отсюда позвоню в Москву, на Ярцевскую улицу. У меня нет никаких иллюзий, но я чувствую, что Саша Антропова сейчас дома. Даже ничего ещё не зная, она ощущает сердцем мою боль, и ждёт…
Андрей Озирский
А первая пуля, а первая пуля,
А первая пуля в ногу ранила коня —
пели мы дуэтом с Сашкой Антроповой.
Она завалилась ко мне сегодня, без звонка, но с бутылкой водки. Прохор Гай пару раз говорил мне о ней, изо всех сил стараясь казаться равнодушным. Тогда я сильно усомнился в том, что подполковник верен Виринее Максимовне. Зато мой Божок трещал про тётю Сашу, как заведённый. В конце концов, я понял, что именно она превратила Руслана Величко в диверсанта экстра-класса. Плодами её трудов я воспользовался год назад, и продолжаю пользоваться до сих пор.
А вторая пуля, а вторая пуля
А вторая пуля в сердце ранила меня…
Я перебирал струны гитары. Сашка запустила пальцы в роскошные свои волосы, наклонилась над тарелкой, измазанной мёдом и сметаной. Едва войдя в квартиру на Фонтанке, она грозно спросила, собираюсь ли я справлять Масленицу. И получила ответ, что ни Рождества, ни Пасхи, ни Масленицы я теперь не справляю.
Моя гостья, даже не скинув своего шикарного замшевого пальто до пят, которое носила с длинным шарфом и сапогами на шпильках, прочла мне лекцию на тему происхождения обычая справлять Масленицу на Руси. Я с удивлением узнал, что торжество это не христианское, а народное. И блин символизирует собой Солнце, весну.
Это меня поразило даже больше, чем признание Александры. Она заявила, что училась ремеслу разведчицы-диверсантки у моего деда Георга Озирского. А после ранения и увольнения из органов натаскивала членов некоторых преступных сообществ, в том числе и людей Темира Махмиева — первого хозяина Божка.
В данный момент Антропова не у дел. Темир с группировкой отправились воевать в Чечню, а с новыми неохота связываться. Можно пока пожить на покое — денег вполне достаточно. Всё бы хорошо, да вот случилась история с Прохором Гаем, которого Сашка любит давно. И, как ей кажется, безответно…
Жинка погорюет — выйдет за другого,
Выйдет за другого и забудет про меня…
Александра ревела по-бабьи, не стесняясь меня. Она прижимала к груди изрешеченный пулями кейс Прохора с электронным блокнотом, супер-переводчиком и телевизором, который, к удивлению, работал. А вот радиотелефон оказался разбит, как и многие другие аксессуары.
Я, вероятно, выглядел не лучше — после водки чопорность не сохранишь. Да и кому поплакаться Герою Советского Союза Александре Сергеевне Антроповой, как не мне? Ведь я сам терял друзей, был ранен и предан. Пойму многое, во что другие никогда не вникнут.
Жалко только волюшки во широком полюшке,
Жалко сабли вострой, да буланого коня…
Сашка разлила остатки водки по рюмкам, одну протянула мне. Я отбросил гитару на кресло, и струны зазвенели. В вазе закачали головками цветы. Этот букет я приобрёл на Шпалерной в фешенебельном салон «Флора». Сгонял туда на джипе, пока Сашка пекла блины. Купил ей мимозы с ирисами — ведь скоро Восьмое марта. А с розами не прочувствовать вкус именно этого праздника.
От матери мне досталась дорогая художественная ваза из фарфора. И другая, подешевле, из хрусталя. Обе сейчас украшали наш стол. Фарфоровая, наполненная тёплой водой, приняла в себя ветки ольхи, берёзы и вербы. Мы решили поторопить весну, чтобы легче стало на сердце. Несмотря ни на что, земной шарик крутится. И в свой срок проглянет солнце, зазеленеют деревья, распустятся одуванчики на газонах. А снега и так уже нет. Всё будет, как обычно.
Вот и Ковьяра не стало. Антропова подтвердила — уничтожили свои, чтобы не сболтнул лишку. Сделав один промах, допустив внедрение агента в свой дом, он уже заслужил «чёрную метку». Так ещё позволил Оксане Бабенко выехать в Стамбул и там исчезнуть! И третий промах — самодеятельность Эдуарда Косарева в Питере, где он попался и подставил всех под удар. Встреча с Дарьей Ходза тоже ничего доброго не сулила.
Но те, кто «заказал» Никиту Зосимовича, перечеркнули и своё будущее. Многие люди и группировки, особенно за рубежом, работали только на Ковьяра. Без него по крайней мере половина от сотрудничества откажется. В том числе и «Аум синрикё». Так что можно считать группу Ковьяра уничтоженной. Прохор Гай выполнил поставленную перед ним задачу, но и сам оказался под стражей. И не только братоубийцей он стал, и погубил свою мать.
