Александра открыла коробочку, двумя пальцами достала оттуда массивный золотой перстень. Протянула мне его на открытой ладони.
— Не буду Брагина дожидаться — тебе отдам. Узнаёшь колечко?
Сашка, уже совершенно трезвая, внимательно смотрела на меня. А я таращился на мужской перстень, как баран на новые ворота. Сам, вроде, не терял. Может, кто-то говорил о нём? Стоп, надо поближе взглянуть на него. По описанию похож на тот перстень, о котором новогодней ночью упоминал Падчах. А потом, в клинике, — Мохаммад. Парню было наплевать на всё, что отобрали федералы. Только вот это сокровище из Мекки…
Но у Александры-то откуда перстень взялся? Неужели она в курсе дела семьи Эфендиевых? Так почему же тогда молчит, бандитка? Я буквально выхватил у неё нагретый в кулаке перстень, поднёс к глазам.
— Где вязла?!
— Неважно, — сразу же отрубила Александра. — Вижу, узнал. Так вот, при первой же возможности верни его хозяину. Слышишь? Только не надо проводить расследование. Это ни к чему.
— Легко сказать — верни!
Я почесал макушку. Мохаммад сбежал из клиники двадцать восьмого февраля. С тех пор о нём ни слуху, ни духу. Задержался у земляков в общине, отбыл на фронт — кто знает? Всё верно — арабская вязь по золоту. Сашка, зараза, в секретики играет, а мне изволь хозяина искать. Впрочем, желание заслуженный дамы, особенно накануне Восьмого марта — закон для джентльмена.
— Ладно, передам.
Я запер перстень в кабинетный сейф, ополоснулся в ванной, вытер горящее лицо полотенцем. Когда ввалился обратно в кухню, Сашка легонько стукала водочные рюмки одну о другую. Похоже, ей нравилось слушать хрустальный перезвон. Хорошо всё-таки с Сашкой за столом сидеть! И ласки она не просит, даже не ждёт. Ведёт себя, как парень — пьёт, закусывает.
А вот Франсуаза — гурманка. Никогда не будет есть блины руками, а зубами срывать пробки с бутылки. Да и мне не позволяет вести себя так в своём присутствии. Жена теперь совсем не курит и почти не пьёт — если только очень нежные вина. О чифире и крепком кофе, без которых я почти труп, она и слышать не хочет. Боится, что у меня пропадёт способность по-настоящему наслаждаться едой.
Фрэнс даже по будням ела в столовой. На кухню её было не загнать и под дулом пистолета. Причём принимала пищу только при ярком свете — так вкус воспринимается острее. Кроме того, тщательно отслеживала температуру блюд и напитков. На бутылках употребляемое моей супругой вина всегда указывалось, при скольких градусах его нужно пить. Сахаром, солью и горчицей количество регуляторов вкуса не исчерпывалось. Когда Фрэнс жила в моей квартире, кухня благоухала пряностями и специями.
Иногда мою дражайшую половину посещало желание отведать что-то этакого — например, черепахового супа. И мне приходилось искать ресторан, где такой суп подают. Таких женщин в России больше не было. По крайней мере, я их не видел. Даже иностранки, попав к нам, резко сбавляли обороты. Что касается Александры, то она питалась очень просто и заботилась лишь о поддержании своей физической формы.
— Что ещё скажешь?
Я открыл форточку. Из двора-колодца пахнуло сыростью и гнилью. Кажется, опять не вывозили помойку.
— Прохор хочет знать, когда ваш Брагин приезжает.
— Скоро, только сына оформит. Точно не знаю, он позвонит.
Я радовался за Аську, которая сумела благополучно разрешиться прямо на кухне. И ребёнок оказался в Ромыча, на её счастье. Всё произошло утром первого марта, прямо при старших братьях. Они, конечно, ничего не поняли. Даже дверь своей тётке не смогли открыть, и пришлось той бежать за ключом. Хорошо, что в Смоленске расстояния не как у нас.
Помню, как Ромыч воспринял радостное известие. Он ведь узнал обо всём от Светланы, которой Анастасия позвонила в офис. Жалко бабу — какая-то она от рождения невезучая. Во времена тотального дефицита товар всегда кончался перед её носом. В родной семье она росла, как чужая. Родители её не любили — несмотря на покладистый нрав.
Аська пыталась найти себе друга, но первый же мужчина, латыш, её бросил. Ладно, Ромыч взял под крыло, так ведь тоже едва квас не случился. Теперь вот опять горе, потому что не дочь родилась.
— Слушай, Андрей, что мне делать-то? — обескураженно спросил меня счастливый отец. — У тебя столько девок, и у меня от первой жены — тоже. А вот Аська, наверное, ревёт сейчас белугой…
— Да какой тут совет дашь? — отвечал я задумчиво. — Разве что самому попробовать твоей Аське дочку сделать…
Ромыч шутку понял, заржал, а потом укатил в Смоленск. Не знаю, сколько ему потребуется времени, чтобы привести все дела в порядок. Одни люди умирают, другие — рождаются. Так оно и должно быть. Вот, пришёл человечек в этот мир, как почти двадцать лет назад — Мишка Самохин. Никто тогда и не подозревал, каким образом он будет добывать подарки для мамы и невесты, для брата и племянников.
Разумеется, легче всего сорвать вещи с убитых, отнять у живых, если за твоей спиной стоит государство, и все грехи тебе отпущены. Но проклятые подарки сгубили не только Мишку. Елизавета Прохоровна долго после этого не протянула. Она скончалась третьего марта. По мнению врачей, пациентка просто не хотела жить. Психологический настрой тоже очень важен. Ежу ясно, что не хотела. Ради чего же совала нож себе под ложечку?
Самое главное, была постоянно в сознании, и винила одну себя. Слова цыганки так и звучали в её ушах. Лиза боялась любого сына, а особенно такого — раскосого, мрачного, очень похожего на будущего убийцу. Наслушалась рассказов о зверствах самураев и видела в старшем сыне такого же душегуба. Кем же ещё может быть внук офицера Квантунской армии?
А надо было, наоборот, любить мальчишку, жалеть его. Почаще к груди прижимать — чтобы оттаял, прикипел сердечком к матери. Каково было узнать, что матушка позволила выкинуть его из дома на мороз сразу после рождения? Пусть в тёплом одеяле — неважно. Но, раз так случилось, значит, не любила.
Елизавета Прохоровна перед смертью призналась, что девочку никогда бы не позволила выбросить. Матери в лицо вцепилась бы, из дома сбежала. А раз сын родился, решила в другую семью его сбагрить, чтобы проклятье не принялось. Нет, принёс его участковый в дом, заставил взять. Значит, послал Господь испытание, и не получилось обмануть судьбу.
Всю жизнь мать пыталась избавиться от старшего сына. Когда сменила адрес, надеялась, что он станет пореже в гости ездить — туда, в Горький. А он-то ничего не знал про пророчество. Не понимал, почему мать себя так ведёт, и ожесточался. Особенно невзлюбил он младшего брата. В итоге Елизавета Прохоровна погубила обоих сыновей. Мишка и до двадцати не дожил, а Прохору сидеть придётся. Может, конечно, в клинику его положат — для принудительного лечения.
И за всё за это Елизавета Самохина убила себя. Чтобы и после того, как отлетит душа, вечно мучиться, гореть в огне неугасимом.
— Я для Нонки в Гостином куклу купила, — призналась Александра и вытащила из сумки коробку с розовым бантом.
