— Андрей, ты голодный, наверное? — спросила Липка из кухни. — Ужин подогреть?
— Олимпиада, погоди немного. Мы тут свои дела решим.
Озирский сам закрыл дверь на задвижку. Оставляя на ковре мокрые следы, подошёл к креслу и сел. Полы его пальто ярко блестели. Шеф закурил сигару, которую вместе со спичками достал из кармана. Мы не шевелились, смотрели на него. Меня сильно трясло — то ли от волнения, то ли от холода. Пришлось при Озирском вставать и надевать халат.
— Ну что, голубки, не успели немного? Пардон, помешал! А, вообще-то, мне кажется, не делом вы занялись…
— Мы просто петтинговали*, Андрей.
Саша сказал это так спокойно, что шеф едва не подавился сигарой. Я никогда не видела у него таких маленьких и бешеных глаз. На миг мне почудилось, что в квартиру проник не Озирский, а кто-то другой.
— Петтинговали, значит? Добро! Дело хорошее. Изменяем Инке по всем правилам. Сначала — петттинг, а потом — «Камасутра»?
Лицо Озирского стало рельефным, щека задёргалась. Сигара в руке дрожала — видно, очень уж хотелось шефу устроить нам тёмную.
— Не понимаю, в чём проблема? — продолжал он, пуская в потолок кольца дыма. — Инесса согласна на развод. Она мне не раз говорила об этом. Думаю, подтвердила бы и сейчас.
Шеф вытянул вперёд ноги в ботинках, обляпанным мокрым песком и берёзовыми листьями. Интересно, где он был? Откуда вернулся такой злющий? Не всегда Андрей так реагировал на чужую любовь. Мог просто посмеяться, съязвить да и пойти ужинать. Липка его там не дождётся…
И зачем сразу о разводе говорить? Саше ведь неприятно, больно. Но когда шефа понесёт, от него всякого можно ждать. Вот Инесса-то обрадуется! Теперь с чистой совестью оттяпает половину жилплощади, и будет во всём права.
— Никто тебя не держит, козёл сраный! Инка не скажет, что ждёт ребёнка, а то вас не разведут…
— Браво, господин директор! — Саша побагровел от гнева и стыла. — Ваш лексикон бесподобен. Потом он широко раскрыл глаза и прошептал: — Инесса… беременна?…
— А ты и не знал? Во, даёт! — Озирский удивлённо покачал головой.
— Но срок-то у неё не больше месяца… Откуда ты проведал? — И дикая ревность свела Сашины скулы.
Это было неслыханно — узнать о беременности супруги от постороннего мужчины!
— А тесты на что? Месяца вполне достаточно.
Я боялась даже взглянуть на Сашу. Не прикасаясь пальцем, шеф унизил, растоптал свою жертву. Лучше бы ударил, даже убил — но только не это! И всё это — при мне, при даме.
— Она сама тебе сказала? — не мог прийти в себя Саша. Кажется, он позабыл обо мне.
— Нет, сорока на хвосте принесла, — жёстко ухмыльнулся Озирский. — Короче, больше ей от тебя ничего не надо. Разводись, а потом трахайся, с кем хочешь. Но по углам пакостить не смей. Инесса Шейхтдинова этого не заслужила. И Оксану я не позволю дразнить несуществующей любовью. Она — молодая дурёха, многого не понимает. А потом может расхотеть жить. Что ж ты, Ромео, законным браком с ней не сочетался, ещё до Инессы? Молчишь? А ты, девочка-ромашка, думала об этом?
Мне сделалось так холодно и страшно, что голова сама собой втянулась в плечи.
— Оксанка, я рад был бы погулять на твоей свадьбе, — с чувством произнёс шеф. — И дочери твоей пожелал бы обрести любящего отца. Но Сашка никогда таковым не станет — уж ты мне поверь! Я его знаю, как облупленного. И мыслишки его поганые читаю бегло. Он боится ответственности, зависимости. Никогда не позаботится всерьёз о чужом ребёнке. Ещё вопрос, как у него всё сложится со своим, родным. Сколько он баб угробил — не сосчитать. Причём некоторых — в самом прямом смысле…
Андрей смотрел на Сашу, как на мерзкое насекомое. Тот сверкнул левым глазом, но промолчал. Он полностью зависел от шефа, и потому вынужден был сдерживаться.
— Я никого не угробил, Андрей! Это ложь! — Саша чуть не плакал.
— Разумеется, ты не убивал их своими руками. Ты делал так, что они умирали сами. Ты соблазнял их, а потом бросал. Кроме того, провоцировал конфликты в семьях. И не изображай оскорблённую невинность, а то при Оксане перечислю всех поимённо. И, в любом случае, Инесса не должна ходить рогатой. Я сказал! Да, кстати, что ты решил насчёт Геты Рониной? Вот там бы и показал себя во всей красе…
— Я отказываюсь! — сразу же ответил Саша. Возможно, моё присутствие помогало ему быть твёрдым. — Девушка ни в чём не виновата. Разбирайся с её отцом сам.
Значит, фамилия того полковника — Ронин. Раз Озирский сам упомянул при мне о Генриетте, можно спросить, кто она такая, не подводя Сашу.
— Андрей, ты можешь обойтись без этих издевательств? Хочешь унизить эту девушку, эту семью. Убить полковника даже не столько физически, сколько морально. Но это же подлость, это произвол, наконец. Дочь не отвечает за проступки отца. И неизвестно ещё, в чём эти проступки заключаются. Опомнись! Ты наслушался чьих-то рассказов, ничего не проверил. Ведь год прошёл, понимаешь? Даже следы побоев нельзя засвидетельствовать! Показания насчёт пыток в отделениях милиции могут быть ложными…
Саша говорил горячо, запинаясь. Он помогал себе руками и часто сглатывал. Озирский сидел неподвижно, слушал внимательно.
— А Генриетта будет просто уничтожена! Ей станет противно жить, и солнце видеть не захочется. В чём её-то вина? Что она могла сделать в те дни? И я должен заниматься такой гадостью?…
— Ты такой гадостью всю жизнь занимаешься, — прервал его Андрей. — И хоть бы раз сделал это с пользой.
— Она тебя не знает, между прочим! — скрипнул зубами Саша. — Если тебе надо, делай всё сам.
Он поднялся и хотел выйти из комнаты. Озирский догнал его и развернул лицом к себе.
— Генриетта не виновата? Согласен. А семья Бабенко виновата, что уже почти год сиротствует? Да, приходится поступать некрасиво. А они с нами красиво поступали? Скольких девушек и женщин изнасилованы подчинёнными Ронина, знаешь? Сколько мужиков, парней избиты до смерти, покалечены? Ты Октябрину-старшую без головы не видел. Безумного Борьку Добина — тоже. В дуло танковой пушки не заглядывал. Валялся в мягкой постели, в ВМА. А в это время вот здесь, в пресненских дворах, трупы лежали. И ведь у каждого убитого, как правило, тоже семья была…
— Андрей, не желал бы я тебе так поваляться! — перебил Саша, тяжело дыша. — И упрекать меня этим…
— А ты меня упрекаешь тем, что я хочу мстить! — возвысил голос Озирский.
Я быстро подошла к двери и проверила, не подслушивает ли Липка. Но нет, она ушла к братьям смотреть телевизор. По уму-то, их уже надо спать укладывать, но сейчас не до того.
— Посидел бы ты в Доме без еды, без воды, без света, без отопления! Поспал бы на полу в холле, на портьерах и коврах, укрывшись одной курткой! А вокруг всю ночь «Желтый Геббельс» ездит и орёт так, что череп лопается… Ты морги переполненные нюхал, Сашок? Ты видел этот пожар, где горели мёртвые вместе с живыми? Я могу допустить, чтобы в годовщину всего этого Ронин был счастлив? И достану его обязательно. Если не сейчас, то потом. Итак, ты отказываешься?
