Потеряшка! Значит, он в курсе дела. Тогда и просить незачем. Значит, ребята нашли меня. Они связались с Падчахом, зная, что тот живёт в Турции и много что может.
Сейчас он был весь в белом. Не только костюм с золотыми пуговицами, но и носки, и туфли. Галстук — шёлковый, в пестрину — выделялся на общем фоне. Чёрные волосы лежали в литой, безукоризненной причёске. Что же у него с лицом-то, ужас какой! Кроме больших рубцов, есть ещё и маленькие шрамы, и глубокие морщины. Неужели при этих-то средствах не сделать хорошую пластику?…
— Что ты дрожишь вся? — удивился Эфендиев. — Я тебя не съем. Привет от Озирского и компании…
То, что произошло потом, было неожиданностью как для Падчаха, так и для меня самой. Я поползла к нему по ковру, обхватила его ноги, уткнулась лицом в маленькие для мужчины туфли с пряжками. И завыла, заскулила, как раненый зверь.
Падчах, никогда не терявшийся, был озадачен. Он молча поднял меня с пола, усадил на низкий диван, попытался обнять и успокоить. Но я рыдала и рыдала, понимая, что веду себя отвратительно. Надо всё-таки в руках себя держать, а не позориться перед заслуженным человеком. Кроме того, я рискую закапать слезами с краской его белые одежды.
— Очнись, дорогая моя! Всё позади. Я не оставлю тебя, — поспешно сказал Падчах.
Но я, как заведённая, продолжала целовать его руки, ноги, ковёр и что-то бормотала, будто в бреду. Два лица накладывались одно на другое, а потом растворялись в слезах.
— Как вы меня нашли? — наконец выговорила я, связно, вытирая физиономию платком клиента. — Это, наверное, было очень трудно.
— Мне ничего не трудно, — без ложной скромности ответил Падчах. — Особенно дело касается моих родственников.
— Родственников? — довольно глупо переспросила я.
Понятно, что только родственники могут быть так похожи! Андрей, вроде, что-то говорил, но я тогда не вдумалась.
— Твоя дочь — моя двоюродная племянница, — пояснил Эфендиев. — Я не желаю, чтобы она осталась без матери. Хватит и того, что у неё фактически нет отца. Мой брат живёт в России и не может взять вторую жену — даже если бы очень захотел. Но я вполне могу это сделать. Конечно, неволить тебя я не стану. В любом случае ты поедешь домой.
Я не верила своим ушам и боялась проснуться в борделе у Сулеймана. Неужели всё кончилось, и меня простили? Конечно, Андрей всыплет мне под первое число, да и Прохор Прохорович не будет доволен. Это они искали меня, и нашли, даже в Стамбуле. А я, кретинка, не верила, что такое возможно!
— Оксана, успокойся, возьми себя в руки! — Падчах немного повысил голос. — Скажи, Сулейман обижал тебя? Только честно.
— Он не обижал, — заверила я. — Ему меня продали. Вернее, отдали за долги. Сулейман сразу сказал, что меня можно выкупить. Если вы всё знаете, то понимаете, как я мучаюсь. Ребёнку всего пять месяцев… И ещё сестра, два брата…
— Я знаю, что вы сироты, — мягко перебил меня Падчах. — Именно потому я и обещал найти тебя в Турции.
— Откуда узнали, что меня увезли сюда? — прижимая платочек к искусанным губам, спросила я.
— Сообщил агент с Дальнего Востока, — спокойно пояснил Падчах. — Андрей очень переживает. Я не мог не посодействовать.
Я робко взяла его маленькие жёсткие руки в свои и прижалась к ним щекой. В комнате было тихо — только потрескивал огонь в плошках. Мысли, восклицания, обрывки фраз пронизывали мой мозг, как молнии. Я почему-то боялась, что Эфендиеву наскучит моё общество. Может, он и отправит меня в Москву, но останется весьма нелестного мнения о сотруднице Озирского.
— Значит, тебя так называемый брат за долги продал? — вкрадчиво спросил Падчах.
— Вот именно. Я ничего не могла сделать. Конечно, вам всё это не интересно. Я должна отчитываться перед своим начальством. Пусть делают со мной, что хотят, но я ни в чём не виновата…
Я опять заплакала. Падчах на сей раз решил утешить девочку по-другому. С минуту он внимательно на меня своими шоколадными глазами, а потом стал целовать мои руки — ладони, запястья, пальцы. Я даже не знала, что это так приятно.
— Ну, успокойся, малышка, не надо плакать…
Падчах умело удалил раскисшую косметику с моего лица. Сразу видно, что делал он это далеко не впервые. Я обняла клиента, как родного отца, заступника, избавителя. С отчаянием утопающей я вцепилась в белый плотный шёлк эфендиевского костюма.
— Перестань себя уродовать! — Падчах тоже обнял меня, заглянул в глаза. — Ты варварски относишься к богатству, данному тебе природой. Такие сокровища не должны содержаться в сырости. В зеркало посмотри — нос распух, губы искусаны! Я же сказал — всё позади. Радоваться надо, пировать, а не реветь. Здесь тебя уже никто не тронет. Ты этого боишься?
— Я всего боюсь. Пока не окажусь дома, буду дрожать…
— А вот этого не нужно…
Падчах снова стал меня целовать. Через некоторое время я ответила ему тем же. За свою свободу я готова была заплатить любую цену. Но Падчаху не нужны деньги — он сказочно богат. И никого не боится — уж я-то знаю. Всё, что я могу дать ему, я дам.
— Женщину надо лечить любовью, — уверенно сказал Эфендиев.
И я сама не заметила, как наши губы слились в долгом поцелуе. Точно такой момент уже был в моей жизни. Но то происходило, будто не со мной. Невинная девочка и проститутка из Стамбула — две большие разницы. Я поняла, что такое страсть, любовный пожар — когда была зачата Октябрина. Но та любовь была запретной, и потому особо сладкой. А сейчас нам никто не мешает, кроме моих собственных эмоций.
Да, вчерашняя школьница, потерявшая невинность на казённом диване, ничего не смыслила в любви, действовала только по инстинкту. Теперь же я должна показать класс, сдать трудный экзамен. Мои губы словно пили хмельное вино, а по телу текли ручейки тёплой воды. Я пила счастье мелкими глотками — будто из узкого бокала-флейты. У любви оказался аромат крепкого табака с привкусом мёда и кардамона.
У Падчаха оказалась какая-то особая методика. Незаметно, осторожно он раздел меня. А потом сам мгновенно оказался без белого костюма, да и вообще без всего. Неуловимым движением он продел руку под мою левую подмышку, а правую завёл за спину, под копчик. В тот же момент нас словно магнитом притянуло друг к другу. Я уже знала, что надо делать дальше — первый опыт так и жил в моей памяти. Мы сидели на ковре, лицом к лицу, уже став единым целым. Прошлое вернулось мне. Я даже не мечтала о таком счастье.
Ровно в полночь, под бой часов, я кончила и громко застонала. Но почему-то немедленно охрипла и полностью отключилась. Качаясь на пронизанных солнцем волнах посреди южного моря, я подумала, что теперь точно всё будет хорошо…
20 ноября. Батуми. Раньше я сочла бы, что нахожусь уже в своей стране. Но теперь это — заграница. Грузия, вернее, Аджария.
На море — шторм. Мощные волны швыряют на берег мандарины. Те разлагаются на гальке. Мы с Падчахом бродим по берегу и стараемся на мандарины не наступать — пусть они даже подгнившие и горькие. За нами, на берегу — колонны, ступени, цветная мозаика, летнее кафе. Это — бывший Советский Союз. Уже не Турция, но ещё не Россия.
