Сулейман Аюб-оглу продал меня Падчаху задёшево; хотел даже подарить. Он поступил так из уважения к личности моего будущего мужа. Я больше никогда не увижу Мелиха, Хикмета и Джевата. Из-за чего даже немного грущу. Хозяин тоже всплакнул, когда расставался со мной.
В ноябре как раз полагается убирать мандарины, но этим никто не занимается. Здесь я впервые увидела бамбуковую рощу, равно как и мандариновые деревья. В Батуми проблемы со светом, как и во Владивостоке. Даже телефон мы нашли с трудом, но дозвониться до Москвы не смогли.
Потом решили, что так даже лучше — безопаснее. Мы поселились в пансионате, заполненном беженцами из горячих мест Кавказа. Наскоро помылись, поймав воду в кране — по подсказке местных жителей. Но мне было всё равно, чистая я или грязная, сытая или голодная. Ведь впереди у меня встреча с Отонькой, Липкой, Олесем, Орестом. Да и Андрея с ребятами тоже очень хочется увидеть.
Перед Гаем я как-нибудь отчитаюсь. Не знаю только, как он посмотрит на появление в Москве Эфендиева — компаньона погубленного им китайского бизнесмена. А точнее — бандита. Андрей обратился к Падчаху по своим каналам, не поставив в известность Гая. Но иначе меня вообще никогда бы не нашли.
От Падчаха я узнала, что милый и любезный Прохор Прохорович лично застрелил этого китайца. Честно говоря, я никак не могу себе это представить. Но, конечно, Падчаху верю. Китайцы эти все, как один, не в задах с законом. Они осваивают российский Дальний Восток, прибирают к рукам огромные земельные участки. Кроме того, китайцы скупают недвижимость в России, наплевав на таможенный и визовый режимы.
Падчах имел свою долю в их бизнесе, давал деньги на взятки должностным лицам. Он знал, что китайцы вывозят к себе металл и топливо. Кроме того, занимаются браконьерством. В конечном итоге, нашим спецслужбам это надоело, и группировкой занялся лично Прохор Гай. Как сказал Падчах, уже одно это имя много о чём говорило.
Я оценила великодушие Эфендиева, который согласился вызволить агентшу того самого Гая. Конечно, главную роль тут сыграла просьба Озирского. Да и о родственных связях с моей дочерью Падчах тоже не забывал. Но, даже узнав об участии в деле Гая, он не стал отыгрываться на женщине.
— Ты будешь мстить подполковнику? — понимающе спросила я в одну из наших бурных ночей.
— Нет, почему? — удивился Падчах и взбил свою подушку. — Это — его долг. Значит, мы сами где-то не доработали. Мой компаньон очень любил листья и побеги одуванчиков — китайцы ведь всё едят. Так и лежал мёртвый — с побегами во рту. Это — фирменный стиль спецслужб. И, в частности, Прохора Гая…
Подполковник должен понять, что без помощи Эфендиева я бы сгнила в публичном доме. И это — в лучшем случае. Думаю, что такой умный человек и без меня догадается. Если Падчах дал слово не мстить Прохору, то так оно и будет.
Интересно будет взглянуть на Озирского, когда он узнает, что мы с Русланом решили пожениться. И, самое главное, я буду у него четвёртой женой! Никогда бы не подумала, что попаду фактически в гарем. Нас приглашали и в баню — раз в неделю местных пускают туда бесплатно. Когда мы прогуливались по столице Аджарии, видели раздачу керосина и газовых баллонов — для того, чтобы люди могли приготовить себе пищу.
В Батуми хлещет дождь, тротуары скользкие. Пальмы на набережных какие-то задрипанные. Но, говорят, тут есть хороший Ботанический сад. Половина женщин ходит в норковых шубах, добытых «челноками». Половина — в коже, как я. Руслан купил мне куртку «Анжелика» с капюшоном. А сам надел «мафию» — прямую куртку с поясом. Что ж, по ремеслу и прикид*. Он отпустил щетину, стал носить джинсы и кепку «аэродром». В таком виде стал похож на парня — если не видеть лица.
Я была потрясена, когда узнала, что Падчах не берёт с собой охрану. Кроме того, мы ехали с чужими документами — как муж и жена. Никто не должен был знать, где конкретно в данный момент находится Эфендиев. Поэтому мы пренебрегли роскошью и тронулись в путь, как простые смертные.
Кроме того, в Чечне очень неспокойно. Каждый житель мятежной республики на заметке у московской милиции. Падчах не хочет рисковать своими парнями. Хватит тех, кого он потерял в прошлом году, в Питере. Более того, мой будущий супруг даже не имел при себе оружия, хотя спокойно мог провезти его через все границы. Но он не хотел лишний раз подставлять меня.
Говорил, что его появления в Москве никто не ждёт. Да и документы, как уже говорилось, на другое имя. Авось, пронесёт. А если Аллах пошлёт испытания, не поможет никакое оружие, никакая охрана. Я никогда не чувствовала себя такой счастливой, несмотря на убогое наше существование. Всё время сморкалась в платочек, а под куртку надевала свитер. Ветер с моря раздражал и без того слезящиеся глаза. Но я всё-таки пыталась выглядеть достойно. К синим, дерюжным джинсам подобрала ботфорты на каблучке.
Турция совсем близко. Слышно, как там кричит муэдзин*. От центра Батуми до границы — двенадцать километров. Граница открыта, и мы совершенно свободно её пересекли. Теперь будем пробираться через Абхазию в Краснодарский край. А оттуда — прямиком в Москву. В Абхазии нам помогут — ведь чеченцы воевали на их стороне, и пользуются там огромным уважением. Руслан сказал мне, что я очень похожа на чеченскую девушку — особенно в косынке.
Оказывается, здесь у него всё равно отобрали бы пистолет, и вернули только при выезде из Аджарии. Тут всех немедленно разоружают — чтобы не возникало желания пострелять. На перекрёстках тормозят почти все машины на предмет шмона*. Мы передвигались пешком, и к нам не цеплялись. И ещё я узнала от Падчаха, что Аджарией правит настоящий князь — Аслан Абашидзе.
Нам нужно прожить в Батуми ещё три дня — почти без воды. И при условии, что кругом — собачий холод, а свет дают с перебоями. Но меня угнетает лишь одно — нам никак не уединиться и не заняться любовью. В номере, кроме нас, живёт пара с маленьким ребёнком. Это — беженцы из Гагры, грузины. Руслан им представился турком.
22 ноября. Я кончаю вести воображаемый дневник. Мне это больше не нужно. Теперь рядом со мной — самый лучший человек на свете. И связывает нас с ним не только постель, но и общая родственница — Октябрина. Кроме того, нам всегда есть, о чём и о ком поговорить.
Я рассказала Эфендиеву о себе всё, без утайки. Он на откровенность не отвечал, только кивал и улыбался. Давал мне понять, что всё слышит и переживает. Уверена, что жить без него теперь не смогу. Если он попадёт в беду — всё отдам для спасения. Погибнет — уйду вместе с ним. Случаются моменты, когда я забываю даже о дочери. Для меня существует только Падчах.
Мы опять стоим у моря, целуемся, разговариваем. Руслан греет меня под распахнутыми полами своей куртки. Волны набегают на гальку, а потом с шипением откатываются назад. По небу, в сторону Турции, несутся тучи. Пахнет солёной водой и тиной. Над водой, у горизонта, мерцают то ли огни кораблей, то ли звёздочки. Когда они погаснут, и настанет день, мы уже покинем Батуми.
— У нас есть ещё третий брат, — говорил мне Падчах. — Мы все двоюродные между собой, сыновья родных сестёр. — Но я не знаю, каков он сейчас. И говорю «есть», хотя формально — был.
