Рестораны и дискотеки мы тоже пустили побоку. Я не хотел, чтобы нас здесь видело много народу. Напоследок мы посетили Кушадасы. В переводе это — «остров птиц». Там мы лазили по скалам, фотографировали древние памятники.
— Нечего валяться в постели с сигаретой в зубах — этим горю не поможешь! — заявила Сонька. — Посмотрел бы, какие тут живописные развалины! Ведь когда ещё сюда попадёшь? Человек должен радоваться тому, что есть.
— Вот и радуйся! Не с тебя же шеф голову снимет. А мне ничего на ум не идёт, понимаешь или нет?
Я заправлялся «шведским столом», брал банку пива и шёл курить на лоджию. И так хотелось мне куда-нибудь на чердак, в кусты, в подъезд. И чтобы «ствол» в руках. Каждый нерв пищит от напора адреналина. Вот это — моё дело. А с «челноками» толкаться на базарах — увольте.
И как только «челноки» это всё выносят? Их развалюхи-автобусы в Стамбуле едва не по швам трещат. Самолёты садятся с лязгом, а взлетают с кряком. Мне всё казалось — сейчас лопнет. И посыплются оттуда «челноки» со своими мешками и баулами. В Кушадасы мы и купили ковры. Таких больше нет во всей Турции. Надо будет, когда Аська родит, в подарок ей один такой отвезти.
Привезли мы ещё две вазы на память о туре. Сонька серебра себе прикупила. А я приобрёл для Аськи золотое кольцо с бриллиантом — на зубок младенцу. А старшим сыновьям взял по кинжалу в ножнах. Кажется мне, что и третий у Аськи будет парень. Но она, дура, в церковь ходит и просит дочку послать. Как будто пол переменится от её молитв, когда уже срок шесть месяцев!
Посетив ещё и заповедник с национальным парком, мы улетели в Москву. А там я совсем скис, увидев своего шефа. Получается, что к Оксанкиной семьёй надо что-то делать. Липку, кажется, он приспособил — себе в любовницы. Совместные страдания сближают людей, как ничто другое. Только бы вот не выплыло всё это на публику! Липке четырнадцать, хотя с виду можно и шестнадцать дать. «Тёлка» вымахала гладкая — даром, что круглая сирота. Но если шеф пойдёт под суд за совращение малолетней, сам и будет виноват. Я бы в такую авантюру не полез.
Липка сама Озирскому условие поставила. Ты, мол, сестры меня лишил, так изволь утешить, иначе наложу на себя руки. Выкрутиться шефу не удалось, да он не особенно и хотел. Его жена Франсуаза в Париже, постоянная подружка Арина — в Питере. А в Москве тоже нужно иметь бабу. Одна загвоздка — Липка целкой была. Теперь, если что, большой скандал может поднять.
Везёт Озирскому на них. Не то, что мне. Я одними шлюхами и вдовушками пробавляюсь. Даже скромницу Аську до меня один латыш обманул. Мы в купе познакомились, когда из Риги ехали в Ленинград. Русским в Латвии тогда совсем кисло было. А когда двумя людям одинаково тошно, они быстро сходятся. Только вернулись, я из общаги прямо к Анастасии и переехал. А потом пришлось из Риги бежать — после того, как Латвия отделилась.
Про то, что Союз распался совсем, я узнал уже в Рижским централе. И совсем загрустил. Думал, уж точно на Луну пустят*. Теперь правды уже нет, и не будет. Меня ведь обвиняли в убийстве, которого я не совершал. Обошлось чудом — попался настоящий убийца. Аське снова реветь пришлось. Первого сына из роддома я не смог получить. Да второго тоже — был в Абхазии.
Про что это я? Да, насчёт шлюх. Этого добра у меня было выше головы. И когда в Рижском ОМОНе служил, а к Аське было не выбраться. И в Приднестровье тоже — там они назывались ЖЭБЭ, то есть «женский батальон». В Абхазии они же шли как маркитантки.
Конечно, после этого всегда заезжал в диспансер — там анонимные кабинеты есть. Не хотел заразу домой тащить. Пусть я гад-наёмник, «дикий гусь», но гадить в своё гнездо никакой гусь не станет. Лечился всегда прилежно. Доктора были довольны. А вот в Лахте заразился трихомониазом. Хотел с этой ларёчницей разобраться, да не успел. Другой партнёр её за то же самое порезал Светка Вьюсова — как сейчас помню.
В анонимных кабинетах я уже как родной стал. По имени меня там знают, радуются. «Ромочка, что-то тебя давно не видать! Как жизнь, в чём проблемы?» Проблемы бывали разные, но теперь Андрей навёл порядок. Каждому полагается индивидуальная подруга. И чтобы только с ней, Кроме жены — у кого она есть. Только сам шеф таковой не имел, и вакансию заняла Олимпиада Бабенко.
Теперь она на Озирском висит даже при чужих людях. Бедовая — вся в сестрёнку. Ничего ей не стыдно. Зато Андрей станет чистеньким. Не потащит к девчонке в постель никакую инфекцию. Вообще-то молодец Липка! До четырнадцати с лишним могла уже истаскаться с «папиками», по кабакам. Таких примеров — тьма. А она сберегла себя для Озирского, и никого другого не хотела.
Когда я отчитался по командировке в Турцию, Сонька пошла спать. А мы с шефом отправились в Краснопресненские бани — оттянуться, стресс снять. Захватили с собой и Прохора Гая. Он как раз вернулся с Дальнего Востока, где выполнял второстепенное задание. Заодно, конечно, пытался напасть на след Оксанки.
Мне даже полегчало, когда узнал, что и у Гая ничего не вышло. Он же — подполковник ФСК, завис на этой проблеме. А я, как-никак, впервые такими вещами занимался. И результат получился одинаковый.
Андрей считает, что баня лечит, и я с ним согласен. Важно только веник подобрать правильно. Это не такая ерунда, как кажется. Новый директор бани приветствует вновь прибывших: «Здорово, славяне!» А в нашей компании — только по внешности славянин. Андрей — лупоглазый шатен. А Прохор — вообще вылитый японец. Того и гляди, шовинист не пустит в баню. Когда форсить нечем, начинают — пятым пунктом. Ты — чёрный, я — белый. Я — хозяин, ты — дерьмо.
Приехали мы к восьми утра, в первый жар. На улице — мороз. Истопник постарался — градусов шестьсот в печке было. Выбрали мы веники, пошли в раздевалку. Фейс-контроль прошли все. Возможно, потому, что Озирский бывал тут и раньше. Он взял можжевеловый веник, я — дубовый, а Прохор — с ветками эвкалипта. И, до кучи, каждый прихватил ещё и по берёзовому.
Мы с Андреем только утренний, самый вкусный парок ценим. Вот за Гая боялись — у него ведь пуля сидит в голове, не вынутая. А он: «Это как судьба. Раньше смерти не умру!» Надели мы тапочки, взяли простынки и пошли париться. Андрей это называет — раскомплексоваться. Кстати, эти бани Отари Квантаришвили жаловал, очень известный «авторитет». И замочили его здесь, кстати. Теперь лежит неподалёку — на Ваганьковском кладбище.
Когда подъезжали, я решил угадать, где же сидел киллер. Ведь стреляли в Отари издалека, не в упор. Показал Андрею «точку» и угадал. Действительно, огонь вёлся оттуда. Глаз у меня намётан. Эх, завалить бы сейчас кого, чтобы агрессию снять!
— Отари Витальевич перед смертью помыться успел, — сообщил шеф, заворачиваясь в простынку. — Кто знает, что нас за порогом ждёт? Надо и покушать, и попариться, и массаж сделать…
Тогда я ещё не знал, что вскоре придётся выезжать на Украину. Расслабон получился классный. В бане мы просидели полдня. Сбегали нам за пивом, за шашлыками по-карски в «Казбек». Наварили креветок. Через полчаса после того, как мы приехали, вывалилась компания — из двух шестисотых «мерсов». Напарившись, они пошли в буфет. Подняли такой гам, что сразу испортили нам всю обедню. Жаль, что в сугробе не поваляться, как мы делали в Велиже, когда батька ещё не совсем спился.
