Винтовка Драгунова оказалась «чистая», то есть в других делах не работала. Получив её в чехле, я отправился в частный тир. Там пристрелял «боевую подругу», освоился с ней. С собой привёз перчатки, фальшивые усы, очки. Я всегда так работаю. Андрей заказывает парики у разных постижёров, и каждый раз посылает новую деваху. Ни одна из них самого Озирского и в глаза не видела.
Мне показали фото «Линкольна», на котором ездит «объект». Предупредили, что стёкла пуленепробиваемые. А в шинах — «Лонг вэй». Их не продырявить. Остаётся лишь «снять» его из винтаря. Когда рассматривал фотки, заметил на шее «объекта» большой золотой крест. Стало интересно — поможет ли? Ходили слухи, что в кресте — частица каких-то мощей, которая якобы бережёт от покушений.
Выпасал я его четыре часа. Кажется, уже об этом упоминал. Точно знал — на ночь «объект» у любовницы не останется. У него встреча в офисе, в одной из фирм. Для того города я — птица неизвестная. Никогда там не бывал, с «объектом» не конфликтовал, выгод от его смерти не имею. И опознать меня тоже никто не может. Так что нужно лишь не промахнуться с первого раза. А там — бросить винтарь, пробежать по чердаку и выйти с другой стороны.
Билет на самолёт я уже имел. Если на Украине не заметут, то в России до ихних авторитетов никому нет дела. Конечно, диспетчерскую могут накрыть, но это вряд ли. Она действует под вывеской прибалтийской фирмы. Хотя это и не моя забота. От меня требуется одно — убрать этого козла. А деньги я буду получать уже дома.
Как ликвидатор «среднего звена», имеющий боевой опыт, психологически и морально подготовленный, я крышуюсь агентством Андрея Озирского. Пока есть шеф, буду и я. Всё у меня нормально в карточке, только вот есть условная судимость. А киллеру лучше быть совсем невинным с этой точки зрения. Конечно, Озирский обещал, в случае чего, устроить отход за рубеж, изменить внешность. Могут даже и пол переменить, но это — не для меня.
В одном уверен точно — Андрей не уничтожит своего кента. Не бросит труп гнить в лесу, чтобы самому отмыться. А ведь другие со «стрелками» часто так поступают — не хотят возиться. Да ещё боятся, что их сдадут — лучше подстраховаться. Но Озирский-то уверен, что я его никогда не заложу.
Объект вышел в сопровождении охраны. Он покачивался и опирался на локоть одного из амбалов. Я поймал его голову в перекрестье прицела. Дождался промежутка между двумя ударами сердца. «Маслина»* прошла точно в шею, прямо под черепом. На контрольный выстрел не было времени. Да и не мог я ещё раз стрелять в темноте. Не помогал даже инфракрасный прицел.
В тот момент, когда отлетела душа «объекта», повалил густой снег. Избавившись от винтаря и стянув перчатки, я вышел из крайнего подъезда. Охрана суетилась около дубаря*. Никто даже не повернулся в мою сторону. За углом меня ждал «Опель», через три квартала я пересел на «Волгу». Потом меня долго вёз «Форд», а к аэропорту я подвалил на «Жигулях».
Теперь всё кончено. Я отдохнул, восстановил силы. Андрей получил мой гонорар, будет выдавать частями. Боится, что сорвусь, загуляю — всё-таки контуженный не один раз. Ладно, пусть делает, как хочет. А у меня новая проблема. Накатил опять стыд за провал в Турции. Чувствую, что должен загладить вину перед шефом. Для этого надо «намочить» без его распоряжения. Подарок на то и подарок — о нём не предупреждают.
Пусть не четвёртого октября, а первого декабря, но я обнулю полковника Ронина. За ним давно уже наблюдают ребята из московского филиала. Вот шеф обрадуется, если дело выгорит! Пусть у меня здесь нет «шинковки» с нестандартными пулями, зато имеется пистолет «ТТ». Одно плохо, что китайский, но уж какой есть. Я пристрелял его, сделал из нормального патрона разрывной — крест-накрест надрезал головку пули. Оружие я давно не жалею — на все стволы никаких слёз не хватит.
Я знаю о Ронине всё, что нужно. Помню, как расстреливал он наших ребят, как били их в легавках, как тушили о них сигареты. А ещё — сваливали в автобусы, как дрова, плясали на почках сопливых пацанов. Минц-Николаев, козёл, отказался кадрить дочку Ронина ради правого дела. Расслюнявился, гуманистом хочет выглядеть. Не виновата, видишь ли, она в проступках папаши. Но разве скошенная, как трава, молодёжь виновата в чём-то? Взрослые дядьки подрались, а её кровью залили панели и крыши.
И Октябрина Бабенко-старшая тоже ничего плохого не делала — только пожрать нам готовила. А жизнью поплатилась. Четверых детей сиротами оставила. Но Оксанка тоже не пожелала взять долг у Ронина. Поехала во Владик и сгинула там. Может, уже косточки её где-то гниют.
После этого шеф дал мне поручение разобраться с Рониным. Но приказал ждать до октября — следующей годовщины событий. А для чего? Когда есть возможность, надо мочить. Кто знает, где будет этот Ронин в октябре? А так я представляю, когда он станет возвращаться со службы к себе в Лефортово. Три цифры кода в подъезде полковника мне назвали. Это на Шоссе Энтузиастов, у Измайловского парка.
Станет он у меня, блин, вторым Кировыми — ровно через шестьдесят лет. Сегодня первое декабря девяносто четвёртого года. Кончится всё, как обычно, — дубарём. Отлежусь на другой хазе — не у Соньки. А потом скажу шефу: «Так и так, смыл его чёрной кровью праведную кровь наших ребят и девчат. Пусть другие ублюдки теперь дрожат. Давай наметим ещё кого-нибудь и завалим!»
Я успел услышать, как Сонька вставила ключ в скважину. Быстро закрылся в ванной, полез под душ. Сонька мне что-то крикнула, но я ответил, что ни черта не слышу. Она отправилась кухню выгружать авоськи и готовить. А я стоял под контрастным душем — как всегда, когда шёл работать. Ронина из остальных ничем не выделял.
Внешность его мне знакома. Такого громилу ни с кем не спутаешь. Тонированные очки он носит даже зимой. Есть у него чёрный атташе-кейс с кодовым замком. Наверное, сегодня полковник будет в штатском. Но мне его звёзды на погонах ни к чему. Генералом ему не быть, сколько бы ни дёргался. Я не дам палачу надеть лампасы, красные от нашей крови.
Хорошо, что поел до Сонькиного возвращения. Она бы усадила меня за поздний обед. Да напоила бы, расслабила. А потом в постель повела. Поскольку акция не обязательная, в любой момент можно отказаться. Неизвестно, конечно, как шеф на такое посмотрит. Ладно, если всё нормально пройдёт. А ну как нет?
Явки не готовы меня принять, и за границу не смоешься. Да ещё адвокаты нацелены на то, что объектом покушения будет «авторитет» или бизнесмен. Но покушение на жизнь милицейского полковника — дело совсем другое. Потому мне сегодня никак нельзя. И контрольный выстрел — обязательно. На всё у меня будет несколько секунд.
Ронин ведь, конечно, не станет от меня удирать, а примет бой. У него есть чёрный пояс по карате. И всяких вывертов он знает не меньше моего. А. может, даже и больше. Ему — сорок шесть, мне — тридцать. С одной стороны, я много моложе. С другой — опыта маловато. Одна наглость и кураж. Он-то тоже ствол носит постоянно. И применит, не задумавшись, так как всё время начеку.
Он ведь помнит, как год назад проливал невинную кровь. И ждёт «обратки»*, готовится к ней. Чей труп будет валяться на лестнице сегодня? Вполне вероятно, что мой. Если опознают, у шефа будут проблемы. Конечно, никаких документов я с собой не возьму. Но в морге-то усы и парик с меня снимут, покажут по телику. Кто-нибудь да узнает. И придётся Аське сообщать. Она меня два раза хоронила. Из Абхазии сообщили о моей гибели, потом из Москвы — в октябре девяносто третьего.
