— Я бы их милиции отдал, — неожиданно сказал тот. — Пусть всё по закону будет.
— Руслан, их же отпустят немедленно! — заорала Оксанка. — Они озвереют совсем, и в следующий раз так просто не дадутся. Зачем они тебе, живые?
— Живыми они пробудут недолго, — невозмутимо ответил Падчах. — Особенно если окажутся на свободе. Но я. как видно, в меньшинстве. Делайте, что хотите. Хотя, конечно, поверженный противник достоин пощады. В идеале, пленных полагается отпускать, а выкуп брать только изредка. Но это — в идеале. Как гласит восьмая сура Корана, семидесятый айят: «Скажи тем, в руках которых пленные: «Если Аллах узнает про добро в ваших сердцах, Он дарует вам лучшее, чем то, что взято у вас, и простит вам…» Я бы отдал их судьбы в волю Всевышнего. Не стал бы руки о них марать…
— А мы и не замараем! — Озирский вдруг улыбнулся, и ямочки заиграли на его щеках. — Минутку внимания, я сейчас вернусь…
Мы с Оксанкой смотрели друг на друга страшными глазами. Неужели шеф решил отдать всю компанию ментам? Он согласился с доводами Падчаха? Счёл, что если изувеченный пленник просит за палачей, то нужно их помиловать? Вот уж чего не ожидал, так этого. Значит, мы домой поедем, а эти изверги — в тёплые камеры?
Оксанка побледнела, как стена, и зашаталась. Я подхватил её под руку и с трудом удержал. Девчонка едва не бросилась на всю компанию, что сидела у батареи, с тем самым окровавленным топором. Падчаху, похоже, было уже всё равно. Он вообще никак не прореагировал — слишком ослаб от боли и кровопотери.
Шеф вернулся, толкая перед собой восьмого пленника, о котором я, признаться, забыл. Это был рослый высокий парень, тоже во френче, но без наград. Он благополучно проспал всё то время, что мы выясняли отношения, и очень удивился, увидев своих дружков скованными, сидящими на полу в самых неудобных позах.
— Андрей, дай мне автомат! — заорала Оксана. — Я сама их всех перестреляю, а потом в зону пойду…
— О ребёнке подумай, ненормальная! И о младших своих, — напомнил Озирский. — Что они без тебя делать будут? Не для того мы тебя из Турции доставали, чтобы теперь в тюрьму отправить.
— Тогда мне поручи. — Я шагнул вперёд, передёрнул затвор. — Чего ты хочешь, не понимаю. «Шинковки» им раздать и попробовать убить в честном бою, что ли?
— Я «шинковку» только одному из них дам, — спокойно ответил Озирский. — Тот, кто замочит остальных, останется жив. Даю вам в этом честное слово, — обратился он к пленникам. — Желающие есть? Это — шанс смыть с себя позор, и в дальнейшем жить по-человечески. Тот, кто сделает это, искупит свои грехи.
Ни мы, ни они такого развития событий не ожидали. Оксана охнула и уронила топор. Падчах приоткрыл блестящие от жара глаза. Похоже, у него поползла вверх температура. Мужики у батареи задвигались, загомонили, не веря своим ушам. Судя по всему, каждый из них прикидывал, не стоит ли согласиться. И в то же время пойти на такое никто не решался. И эти несколько минут длились бесконечно долго. Я испугался, что не согласится никто. Конечно, мы всех заделаем, но морально они нас победят.
— Разреши мне! — вдруг сказал тот парень, что спал в прихожей. Он всё ещё был в наручниках. — Я говорил им, чтобы не брали «чеха» с бабой, не ввязывались в это дело. Знал, что добром не кончится. Теперь вот умирать за них надо, а неохота. Только я один был против всего этого, да не послушали меня…
— Правда, что он возражал? — обратился Андрей к остальным.
— Правда! — ответила Оксанка, потому что другие молчали. Падчах согласно кивнул. — Этого, — она кивнула на парня, — Артемий зовут. Он ничего плохого мне не делал. Всё время с ними ругался. Говорил, что лучше к шлюхам идти, чем здесь бесчинствовать. То на коленях стоял перед ними, то ругался. Тогда его самого чуть не пристрелили и вытолкали из комнаты.
— Так оно и было, — согласился Артемий. — Я потом-то напился, чтобы ничего не видеть, не слышать. После того, как руку отсекли. Разве дело это? Да ещё несколько раз топором били. А это ещё и авторитет оказался! Ведь дороги домой нам нет. У «чехов» кругом глаза и уши. Они завтра же всё будут знать. А у нас там семьи, родители. Что с ними сделают теперь?
— Вот и я о том же, — согласился Андрей. — Тебя тоже не помилуют, раз был с ними. А так отсидишь и вернёшься. К тому времени много воды утечёт. Но этим ты докажешь, что выступал против всей мерзости, случившейся здесь. Рука не дрогнет?
— Нет! — Парень облизал губы. — Они всех нас, всё войско подставили. Что теперь о казаках говорить будут люди? Никакие муллы так не посрамили бы нас, как мы — сами себя. Получается, что мы только и можем рубить да насиловать. А мы ведь должны верой и правдой служить Отечеству. Только кто теперь нам поверит? Кто вспомнит, что мы не только демонстрации разгоняли, но и атаку ходили? Ну, не мы, так деды наши и прадеды…
— Верно говоришь, Артемий, — одобрил шеф. — Бешеных псов отстреливать нужно, чтобы других не кусали. И я очень рад, что хоть один человек нашёлся в этом вонючем зверинце. Ты никогда не узнаешь наших имён, но я буду следить за твоей судьбой. Только не думай бежать после всего, дождись милицию. И расскажи, как всё было. А нам нужно идти…
— Да он выпустит их всех, шеф! — испугался я. — Может, нарочно прикидывается. Мы же его не знаем совсем…
— А кто сказал, что мы уйдём сейчас? — удивился Озирский. — Подождём ещё несколько минут. Для того чтобы расстрелять их, много времени не нужно. И, конечно же, он будет под прицелом наших стволов — чтобы не вздумал делать глупости. Оксана, не хочешь выйти на это время?
— Нет, я хочу видеть их смерть! — Рыжие свалявшиеся волосы нашей красавицы едва не встали дыбом.
— А вы, Падчах? — осведомился шеф.
— Ну, мне не привыкать, — так же спокойно ответил тот. — Интересно, как они встретят свой конец?
— Тогда молитесь, господа! — Шеф ткнул дулом своего автомата Артемия под лопатку. — Ромыч, дай ему «калаш», который под бекешей лежит. — А мы не должны свой «почерк» здесь оставлять. Завязать вам глаза? — Всё так же мирно, по-дружески спросил шеф. — Как, прочитали отходную?
Руки у приговорённых были скованы, креститься они не могли. Да и не хотели, потому что совершенно озверели от страха и желания порвать в клочки отступника. Такого отборного мата я не слышал даже в «горячих точках». Смертники поминали и наших родителей, и наших детей. И прочих родственников — до десятого колена. Слушать всё это было не только тошно, но и страшновато — а вдруг примется?
Я снял с Артемия наручники, сунул ему «калаш», найденный в квартире. Перед этим проверил оружие, приготовил его к стрельбе. Разумеется, мы страховались от разных неожиданностей. У новоявленного палача не было ни малейшего шанса уложить нас с шефом и Оксанку с Падчахом, чтобы освободить своих. Парень истово перекрестился и взял автомат наизготовку.
Рыжий набрал побольше слюны и плюнул Артемию в лицо. Тот отбросил последние сомнения и пригвоздил бывшего дружка очередью к стене. Руки его, даже с сильного бодуна, совершенно не дрожали.
