Это была необычная сцена. Клавдий онемел от горя; Вителлий выглядел как человек, который не понимает, что происходит; и отпущенник взял дело в свои руки. Приказы отдавал он. Необходимо открыть дом изменника Силия, и император должен идти туда. Как только они оказались в этом доме, он показал Клавдию портрет отца Силия, который, по распоряжению сената, не мог здесь находиться, а также фамильные ценности императорской семьи, принадлежавшие Неронам и Друзам, которые Силий получил от Мессалины в награду за свое подлое поведение. Клавдий к тому времени был уже страшно зол. Нарцисс отвел его в казармы, вокруг которых стояли солдаты, и Клавдий, после вступления Силия, обратился к солдатам с краткой речью. Он кипел от возмущения и едва мог говорить – так стыдно ему было. Выслушав его речь, солдаты разразились громкими криками; они требовали, чтобы им назвали имена обидчиков, и настаивали, что их надо покарать. Когда на трибуну вывели Силия, он не стал защищаться, а просто попросил, чтобы казнь свершилась побыстрее.
Казнили большое число сторонников Мессалины, только Мнестер умер позже других. Он разорвал на себе одежду и закричал, чтобы Клавдий посмотрел на полосы от кнута на его теле и вспомнил, что он был приставлен к Мессалине по его собственному приказу. Он участвовал в заговоре не ради денег или власти, как другие, а из простой необходимости, ибо, если бы Силию сопутствовал успех, его (Мнестера) убрали бы первым. Императору стало жаль Мнестера, и он уже собирался было его помиловать, но отпущенник сказал, что если он, казнив многих благородных людей, пожалеет простого танцора, то сделает большую ошибку. Этот человек совершил преступление – не важно, добровольно или под принуждением – и должен умереть.
В это время в садах Лукулла Мессалина обдумывала план спасения; она надеялась, что он сработает. Временами ее охватывало возмущение – она сохранила свое высокомерие до самого конца. И если бы Нарцисс не расправился с ней сразу же, дело вполне могло обернуться по-другому, и она из обвиняемой превратилась бы в жертву. Ибо, вернувшись во дворец, выпив бокал вина и закусив, Клавдий расслабился и успокоился. Он велел слуге пойти к «бедному созданию» и передать ей, чтобы утром она явилась к нему и объяснила свое поведение. Узнав об этом, Нарцисс встревожился – он понял, что гнев императора остыл, что тот вспомнил о своей любви к жене и пожалел о том удовольствии, которого ему суждено было лишиться сегодня ночью. Поэтому Нарцисс тут же вышел и, найдя нескольких центурионов и офицера, сказал им: «Приказ императора – казнить ее немедленно».
Вольноотпущенник Эводий, которому велели сторожить Мессалину, чтобы она не сбежала, и проследить за ее казнью, пошел прямо в сад и нашел ее лежащей на земле. Рядом сидела ее мать, Домиция Лепида.
Хотя Лепида в дни величия Мессалины была с ней в плохих отношениях, перед смертью она пожалела дочь и попыталась упредить палача.
– Твоя жизнь кончена, – говорила она. – Теперь твоя задача – умереть с честью.
Но Мессалина была так испорчена своей порочной жизнью, что у нее не осталось гордости. Она плакала и причитала. Но тут двери раскрылись, и вошли палачи. Их командир стоял рядом, не говоря ни слова. Зато отпущенник принялся поносить ее самыми последними словами.
Только теперь Мессалина поняла, что надежды на спасение нет. Она приняла кинжал, но ее руки так сильно дрожали, что она не могла вонзить его ни в горло, ни в грудь. И тогда офицер забрал у нее кинжал и заколол ее. Матери разрешили забрать труп, а Клавдию, который в это время ужинал, сообщили, что Мессалина мертва. Он сначала не понял, убили ее или она покончила с собой, но спрашивать не стал. Велел налить ему вина и продолжил ужин. Не продемонстрировал он человеческих чувств – ненависти, удовлетворения, гнева или горя – и в последующие дни. Не тронули его ни радость обвинителей Мессалины, ни горе своих детей. На самом деле он забыл о ней; в этом ему помогло решение сената удалить ее имя и убрать все ее статуи во всех общественных и частных местах.
Так описывает Тацит смерть Мессалины. Это случилось в 48 году н. э.
Мессалина была благородного происхождения, ибо ее предками были с одной стороны Домиции, а с другой – Валерии Мессалы. И со стороны отца, и со стороны матери она приходилась правнучкой Октавии, сестре Августа. Клавдий был двоюродным братом ее матери. Она умерла молодой, прожив около двадцати трех лет. Мессалина вышла замуж за Клавдия в 39 или 40 году, девочкой четырнадцати лет. Клавдий был старше ее на тридцать четыре года – он стал ее мужем в сорок восемь лет. Они правили Римом более семи лет и взошли на трон после того, как в январе 41 года был убит Гай Калигула. Мессалина родила Клавдию двоих детей, Октавию и Британника. Учитывая ее распущенность, просто удивительно, что никто не усомнился в отцовстве Клавдия.
Мессалина была похотлива, жестока и жадна. То, что она всегда сама завлекала мужчин, но никогда не принимала ничьих авансов, не было следствием одного только ее высокого положения. Она отдавалась каждому новому любовнику со страстью, но, устав от него, приказывала убить. Так произошло, например, с отпущенником императора Полибием в 47 году. Своих соперниц – вроде сестры Гая Калигулы Юлии Ливиллы, с ее предполагаемым любовником Сенекой – она отправила в ссылку
[14], а тех, кто ее оскорблял, убивала. Так было с Поппеей Сабиной, «самой красивой женщиной того времени», – к тому же гораздо старше ее, что было особенно оскорбительным, – которая увела у нее любовника, актера пантомимы Мнестера. Устранение Поппеи Сабины стало величайшим триумфом Мессалины. Скрыв имя Мнестера, она пустила слух, что совратителем Поппеи был выдающийся консул, галл Валерий Азиатик. Она добилась его казни и присвоила себе его великолепные сады (правда, наслаждаться ими ей пришлось совсем недолго – всего один год).
Без активной помощи императорского отпущенника она не смогла бы так быстро достичь своей цели. Помогло также и попустительство дяди императора, бесхребетного лизоблюда Л. Вителлия, которому Клавдий доверял. Знал ли император о поступках своей жены, история умалчивает.
А поступки эти, как и следует думать, были шокирующими. Но в мире, где буйствовало непристойное воображение, где таинственное «досье» ее преступлений, переданное Нарциссом Клавдию, породило многочисленные догадки, и по крайней мере один историк, Фабий Рустик, друживший с Сенекой, с помощью своего пера сумел отомстить Мессалине, распространялись такие истории, что в сравнении с ними истина бледнела. Рассказывали, что, спрятав под льняным париком свои черные волосы, Мессалина под именем Лициски регулярно и неутомимо обслуживала клиентов в одном закоптелом борделе (большинство самых непристойных подробностей этого были известны Ювеналу, а Плиний Старший знал еще больше), что она устроила бордель в императорском дворце, где проститутками служили женщины из самых высоких слоев общества, а их мужья выполняли роль сводников (все это описал Кассий Дион). Но Клавдий, вероятно, только делал вид, что ничего не замечает. И тот факт, что Тацит, рассказывая о «подвигах» Мессалины, не приводит подобных слухов, служит лишним подтверждением тому, что все это выдумки.
