«Понтифы тут же явились, чтобы казнить и похоронить Корнелию. Она протягивала руки к Весте и другим богам, и среди ее мольбы много раз слышались крики: «Как может Цезарь обвинять меня в разврате, когда, выполняя свой священный долг, я принесла ему победу и триумф?» Было ли это сказано в надежде спастись или в насмешку, из уверенности в своей чистоте или из презрения к императору, кто знает? Была она виновна или нет, но, подчинившись своей судьбе, и вправду производила впечатление невиновной. Когда она спускалась по лестнице в могилу, край ее платья за что-то зацепился; она повернулась и высвободила его. Палач предложил ей руку, но она отвернулась и отпрянула от него, словно, желая подчеркнуть свою невиновность, хотела уберечь свое нетронутое, чистое тело от прикосновения к чему-то грязному».
Так Плиний Младший описывал ее конец в письме к бывшему претору, который спрятал у себя одну из отпущенниц Корнелии и благоразумно удалился в добровольную ссылку. Позже его обнаружили на Сицилии, где он, ради пропитания, давал уроки красноречия.
Коллегия весталок не была уничтожена. В 215 году н. э. император Каракалла удовлетворил свою похоть, соблазнив одну из весталок, а потом велел заживо похоронить ее саму и двух ее подруг. Несколькими годами позже, в 220–221 годах н. э., по религиозным соображениям или из простого каприза, император Элагабал женился на весталке по имени Аквилия Севера. Ради нее он развелся со своей первой женой и освободил Аквилию от всех ее обетов. По-видимому, они неоднократно разводились и снова вступали в брак. Детей у них не было; Элагабал очень жалел об этом, поскольку заявил в сенате, что раз он сам был верховным жрецом, а его жена – жрица, то их дети не должны быть простыми смертными.
Как в залах колледжей Оксфорда и Кембриджа, основанных женщинами, на стенах висят портреты их бывших покровителей, так и в Атриуме весталок стояли статуи верховных весталок на пьедесталах с надписями. Многие из них сохранились до наших дней.
Если понтифику Максиму разрешалось, в обычном порядке, жениться на ком он захочет и когда захочет (этот факт подтверждает, что в глубокой древности это пост появился в результате нововведений), то жрецы Юпитера, Марса и Квирина должны были брать в жены только тех женщин, родители которых поженились в результате очень сложного обряда конфарреатио. Этим жрецам разрешалось вступать в брак только по этому обряду. Но даже после этого жены фламина Квиринала и фламина Марса сами не были жрицами.
Жены же рекса Сакрорума (регина Сакрорум) и фламина Диалиса должны были быть жрицами – последняя жрицей Юноны. Они обязаны были строго соблюдать форму одежды и подвергались целому ряду табу. Фламинике Диалису разрешалось подниматься только на три ступеньки лестницы, кроме «греческих лестниц» (мы не знаем, в чем их особенность); она не имела права мыться в мае, а в первую половину июня или в те мартовские дни, когда танцевали жрецы Марса (Салии), – причесываться; в первую половину июня им также не разрешалось стричь ногти. Для фламина Диалиса жена была просто необходима – для того чтобы сохранить за собой этот пост, он должен был жениться; ему не разрешалось разводиться, а если жена умирала, то он обязан был покинуть свой пост.
Во времена империи в провинции появились жрицы культа тех женщин из императорской семьи, которые были причислены к лику богинь.
В самом Риме, в эпоху республики и империи, бывали времена, когда общественные трагедии или чудеса, внушавшие политический страх, вынуждали правительство обращаться к жрецам за советом, какие жертвы и какому богу надо принести. Если жрецы, в своей мудрости, решали, что надо умилостивить богиню Юнону, то в Риме собирали «трижды по девять» незамужних девушек (девственниц), а иногда – замужних дам (матрон). В 207 году до н. э. двадцать семь девушек, облаченных в длинные платья, исполняли в честь Юноны песнь, которая, на наш вкус, показалась бы чересчур грубой, и при этом отбивали ритм ногами. Через семь лет новые двадцать семь девушек снова спели эту песню. После великого пожара в Риме в 64 году н. э. шестьдесят четыре замужние женщины принесли Юноне искупительные жертвы.
Религиозные женщины
В некоторых религиозных ритуалах женщинам участвовать запрещалось – например, во время принесения публичных жертв Геркулесу на ara maxima, а в сельской местности – регулярных жертв ради благополучия стад. Аналогичным образом, на женских религиозных церемониях, вроде культа Бона Деи, мужчины присутствовать не могли.
Два раза в году женщины, и только они, воздавали почести этой богине. Первый раз – 1 мая, в ее храме на Авентине. Второй – в одну из ночей в начале декабря; причем дату выбирали каждый раз по-новому, неизвестно, по какому признаку.
Этот праздник, продолжавшийся всю ночь, происходил в доме старшего курульного магистрата. Он, вместе с другими мужчинами своей семьи, проводил эту ночь в другом месте; все изображения мужчин и самцов животных: статуи, картины и мозаики, которые нельзя было убрать, завешивали покрывалами.
Хозяйкой была, разумеется, жена магистрата; в ее доме собирались дамы из общества и весталки, которые присутствовали на празднике официально (они, вероятно, время от времени покидали дом, чтобы проверить, не погас ли огонь в храме Весты). Играла музыка, лилось вино, но собравшиеся соблюдали ряд строгих табу. Вино называли молоком, а кувшин, из которого его наливали, – горшком с медом. Центральным моментом праздника было принесение в жертву свиньи. Дома в центре Рима были невелики, и можно представить себе, как душно и тесно было в доме магистрата и какой там стоял запах. О том, что здесь происходило, мужчины знали только по рассказам женщин. Плутарх полагал, что вечер проходил столь же благопристойно, как и вечеринка у миссис Прауди, а Ювенал думал, что женщины устраивали оргию.
В 63 году до н. э. этот праздник отмечался в доме консула Цицерона (за один или два дня до ареста участников заговора Катилины). В 62 году его провели в Пресинкте, официальной резиденции понтифика Максима, Юлия Цезаря, но не потому, что он был верховным жрецом, а потому, что в тот год занимал пост претора. Где и с кем он сам обедал, нам не известно. В доме всем заправляли его мать Аурелия и ее дочь Юлия. Ц. Октавий, будущий император Август, родился годом ранее, и Аурелия стала прабабушкой, а Юлия – бабушкой; обе затмили бесплодную жену Цезаря Помпею, которая, вероятно, была номинальной хозяйкой.
Ночью к Аурелии пришла рабыня по имени Габра и сообщила ей ужасную новость – по дому бродит мужчина, переодетый арфисткой. Аурелия вышла к нему и велела убраться прочь, что он и сделал. Мы не знаем, был ли он замечен другими женщинами, но им объяснили, что произошло, и замужние дамы, как только вернулись к себе домой, рассказали об этом случае мужьям. Весталки, в этом ли доме или в своем Атриуме, снова провели необходимые церемонии, ибо в их обязанности входило проследить, чтобы с Римом и его великой империей не случилось ничего плохого из-за пустячного проступка этого незнакомца.
Мы не знаем, была ли ночь очень темной и хорошо ли видела Аурелия. Она твердо заявила, что узнала незнакомца – это выдающийся молодой мужчина, недавно избранный квестором и отпрыск, хотя уже несколько дискредитировавший себя, одной из лучших семей Рима. Аурелия утверждала, что это был П. Клодий. Весь Рим заполнили слухи (мы не знаем, кто их распускал – может быть, сама Аурелия, а может, и нет), что он вошел в дом, чтобы соблазнить жену Цезаря, пользуясь тем, что гости увлечены праздником.
