– Нет, не передал! Настоятель распорядился раздать эти деньги голодным и бездомным туземцам!
– Неслыханная глупость! – епископ Жедал перестал теребить шнурок рясы.
– Не вся глупость этого настоятеля монастыря Шигала! В одну темную ночь на территорию монастыря, прямо с неба, неведомая сила доставила диковинную машину, странный домик и туземца, который не только не убоялся этой машины, но и умел ею управлять! – Достаточно слов, брат мой по вере! Мне открылась истина! Настоятель Шигал имеет связь с этими отродьями дьявола!
Несомненно, он продал им свою душу! Но пока мы не будем обвинять его в ереси. Он нужен нам, чтобы узнать все планы этих, так сказать, учителей!
В монастырь, братия! И никто и ни как не должен показать даже тени нашей тревожности!
Скорбим по погибшей братии, молимся и просим милости и заступничества создателя! – высокие сановники ордена святителей сели в кареты. Каждой повозкой управляли по два кучера и два монаха вскочили на запятки. Кавалькада направилась в монастырь.
В монастыре тем временем заканчивались приготовления к похоронам погибших в ночной стычке монахов. Облаченные в белые саваны тела лежали в тени монастырской стены. Привлеченные запахом крови, над ними кружились мухи. Несколько монахов отгоняли их веточками пальмы. Искаженные гримасами боли и отчаяния лица убитых были обращены к безбрежному небу, глаза закрывали медные монеты – плата за перенос души через огненную реку. В ногах каждого стояли два кувшина, один черный, другой – из светлой глины.
Настоятель монастыря Шигал, в сопровождении двух монахов подходил к каждому телу, читал короткую молитву. Затем один из монахов, подавал ему бронзовую чашу, украшенную причудливым орнаментом и наполненную чистой водой. Второй сопровождающий монах повязывал на глаза настоятелю широкую черную повязку и несколько раз менял местами кувшины.
– Призываю тебя, великий и могущественный создатель! Сверши свой праведный суд! Отмерь ушедшему от нас брату причитающуюся ему меру добродетели и грехов!
С этими словами он проливал воду из чаши, водя ей из стороны в сторону, так что часть воды попадала в кувшины. Вылив, отдавал пустую чашу прислужнику. Вся монашеская братия обступала своего настоятеля.
На плетеные чашки рычажных весов аккуратно ставились кувшины. Если светлый кувшин перевешивал черный, монахи оживлялись, если наоборот, тяжело вздыхали – грехи их собрата по вере перетягивали груз добрых дел…
Было от чего: замаливали, соблюдая строгий пост, от зари и до зари. Без еды, пития и сна.
Грехов выпало мало – всего одни сутки, да убитый послушник добавил половину.
Кареты с епископами прибыли как раз в то время, когда последнее взвешивание кувшинов добра и зла закончилось в пользу добрых дел.
Глава епископата Афеции, два легата ордена святителей и восемь монахов медленно переходили от одного тела к другому, шептали слова упокоенной молитвы и, сложив руки на груди, принимая скорбный и благочинный вид. Главным в этой церемонии оставался настоятель монастыря. Смерть уравнивала и знать, и простолюдинов, не щадила ни бедных, ни богатых.
Вот настоятель Шигал подал знак – и монахи монастыря стали укладывать тела погибших на примитивные носилки, сработанные из грубо отесанных жердей с натянутыми поперек полотнами, сплетенными из волокон орековой пальмы. Следом послушники бережно закрывали лица убитых венками из белых орхидей.
Белый цвет – цвет траура в стране Афеция.
Время неумолимо вершило свой бег. Снова знак настоятеля монастыря – и послушник принес из сада круглую железную корзину. Среди мерцающих рубиновым светом углей малиново светился раскаленный металлический прут. Настоятель Шигал, обмотав руку тряпицей, взял этот прут и приложил его к пятке первого погибшего. Резко и противно запахло паленым мясом.
Не принято в стране Афеции предавать забвению тела живых. В любом, даже самом глубоком обмороке, живой человек дернет ногой от такого ожога.
Все. Нет живых. Пора нести тела к месту забвения. Стали вчетвером к каждым носилкам, подняли на плечи, понесли. Путь был недалеким. Вот тропа свернула к реке: на отлогом берегу были сделаны деревянные мостки. Люди сняли с плеч свой скорбный груз, опустили на землю. Тонкими бечевками привязали к ногам камни. В центр венков поместили глиняные плошки, зажгли фитили.
Выстроились попарно по направлению к мосткам.
Настоятель гортанным голосом прокричал древнее заклинание, трижды ударил посохом по земле, и монахи, почти бегом, понесли тела к мосткам. Дойдя до их края, опускали носилки, наклоняли один край – и тело с легким плеском соскальзывало в воду. Только белые венки, тихонько покачиваясь на речной глади, поплыли вниз, унося трепещущие огоньки, словно души убитых уплывали к садам создателя. Едва последнее тело соскользнуло с носилок, как вода вокруг мостков забурлила и вспенилась под ударами мощных хвостов. Это крокодилы устроили свой пир.
Монахи, смиренно сложив руки, наблюдали эту вакханалию. Вот зубастая бестия, крутясь вокруг своей оси, вынырнула из воды, зажав в зубах оторванную ногу. Два крокодила делили тело убитого: один, словно тисками, зажал его голову, а другой, молотя по воде зубчатым хвостом, тянул и рвал туловище. Постепенно все стихло. Только кровавая пена уплывала вслед за ослепительно белыми цветками орхидей, заботливо вплетённых в траурные венки.
Белый цвет – цвет траура в стране Афеции.
Глава тридцать первая
Малый гравиелёт, или как мы его называли – «пассажирский», стоял почти вплотную к рампе генератора поворота вектора времени. Сзади его подпирали два грузовых модуля, битком набитые панелями домиков для персонала, строительными материалами и ещё сотнями других необходимых вещей и инструментов. Самыми главными из них были блоки новых, внутренних генераторов времени. Настала пора захлопнуть двери здесь, на Земле, и открывать их изнутри: там, в Афеции. А вот со строительными нанороботами мы запаздывали. Строить, строить дома, поселки, новые заводы, там, на том конце времени – это было главной задачей!
Интересно было представить, как могли выглядеть проводы экспедиции на Марс? Суеты и провожающих было бы не меряно! У нас тоже затихала предстартовая суматоха. Те, кто убывал на другую планету, не могу никак подобрать точного слова – может, в другое время?
Пусть будет – путешествие по времени!
Все путешественники уже заняли свои места, хотя с бригадой строителей произошла небольшая заминка: сильно недоумевали они, когда садились в гравиелеты – ни колес, ни крыльев… Филиппов вмиг разрулил ситуацию: «В ваших договорах четко сказано – отдельные эпизоды деятельности носят секретный характер и не подлежат обсуждению!»
Все! Три минуты до выхода. Я в последний раз шел вдоль высоких, почти во весь пролёт арки генератора времени, грузовозов, касаясь их прохладных боков. Скоро им предстоит вынырнуть под теплое тропическое солнце. Усмехнулся, вспомнив, как допытывался у меня Артём – это наше светило, или другая звезда? Наше, наше солнышко светило и там, в том мире, который предстояло нам преобразить.
