— Дайте коньяку, пожалуйста. Там, в углу, в баре возьмите. Бутылка слева стоит… Не могу больше, думаю день и ночь, день и ночь об этом — вдруг скажу что-то не так, сделаю, или даже гляну косо. Они ведь могут заподозрить просто так, и ничем не докажешь… Костя тоже испугался — вы теперь всё понимаете. Или садиться ему, или Косаря позовут. И ко мне, и к его матери. Но и девчонку выманить, а после забыть, он тоже не смог. И где гарантия, что опять не привяжутся?
Жанна взяла из рук Тураева пузатый бокал, отпила несколько мелких глоточков, облизнула губы.
— Вот, немного получше, а то на груди ужас сидит и лапами давит шею. А ведь теперь, если узнают, что вы здесь побывали, меня точно отвезут к Иннокентию. Зимой они закапывают в сарае, там пол земляной… Господи! — Жанна чуть не уронила бокал, и Артуру чудом удалось поймать его. — Не могу больше! Не могу, уеду, брошу всё барахло! Вы ведь не будете рядом со мной вечно, а они… Они выберут момент! Всё у меня в жизни по-дурацки получается — хочу добро людям сделать, а причиняю только зло, и сама увязаю по уши. Знаете, как я невинность потеряла? Ни за что не догадаетесь, а ведь оттуда и пролегла тропка в девочки по вызову, потом — в валютные путаны, дальше — к наркодельцу в постель, а дальше… Только не нужно отговаривать — я всё решила. Именно поэтому и решила быть с вами откровенной, иначе бы вы из меня и слова не вытянули. Лучше арестованной в изоляторе сидеть, чем увидеть Лёву с косой. А ведь я правильная девочка была, училась в химической школе, хотела поступать в Университет. Мама с папой надышаться на меня не могли, несмотря на то, что имели ещё и сына. У нас с братом разница в два года, и тогда ему пришла пора идти в армию. Мне было шестнадцать. Восемьдесят восьмой год, ещё не вывели войска из Афганистана. В прессе пишут всякие ужасы про дедовщину. Мама как чувствовала, она металась, не знала, кому взятку дать, чтобы Альку выкупить. А мне военком подал надежду — мол, могу посодействовать, но не бесплатно. Назвал такую цену, что у моих родителей-инженеров челюсти отвисли. Тогда эта свинья в мундире заявила, что даром брата выручит, если я проведу с ним ночку на природе, в палатке. Мама в истерике билась — и с сыном расставаться страшно, и меня жаль. В конце концов, я решила, что терять девственность всё равно когда-то придётся, а так сделаю это с пользой, и согласилась. Военком не соврал, отмазал брата, и мне пришлось делать аборт. Вроде бы раны стали затягиваться, но через три месяца брат утонул в озере. На Карельский перешеек с компанией поехал…
— Выпейте ещё, Жанна.
Тураев понимал, что словами здесь не поможешь, да и уговаривать женщину бесполезно. Она сделает всё, что задумала; поступит точно так же, как Костя Чепель. Она всё просчитала, взвесила и решила, что так будет лучше, а потому глупо напоминать о родителях, о дочернем долге.
Неужели Жанна не знает, как им будет больно потерять и второго ребёнка? Конечно, она и без Тураева о них подумала, но всё-таки пришла к выводу, что жить не стоит. Судя по тому, с какой жестокостью была убита Любовь Горюнова, разборки Лука учиняет крутые, и никто не может поручиться за безопасность Жанны. Если она передумает кончать самоубийством, а потом станет жертвой очередной вурдалачьей расправы, мать и отец сойдут с ума. Скорее всего, другого выхода для неё действительно нет, и нужно пользоваться этим моментом — моментом истины.
— Скажите, а кто-нибудь из этой группы имел джип «Лэндкраузер» зелёного цвета? Подумайте спокойно, сосредоточьтесь — это очень важно…
— Так у Косаря такая «тачка» есть! — сразу ответила Иссурина.
Она расслабилась, заметно успокоилась, и снова заблестели глаза, заалели щёки под румянами. То ли от полного бокала коньяка, то ли от того, что окончательно приняла решение, Жанна утратила вид кролика, парализованного удавом, и заговорила даже с некоторым вызовом. Она была благодарна Тураеву за то, что он всё понял и в то же время не стал говорить ненужные слова, которые просто полагалось говорить в таких случаях.
— Он джип купил год назад, Иннокентий рассказывал. Клёвая, говорит, машинка, без неё пришлось бы туго. И тоже записана на родственника Лёвки, не на него самого. Если в ГАИ станут проверять, ничего интересного не узнают.
— Это он здорово придумал.
Артур оттянул манжету, посмотрел на часы и решил, что пора уходить. Но перед тем необходимо задать ещё два вопроса, на которые Жанна Иссурина определённо может ответить.
— Опишите и Лобысевича, и Мерейно как можно подробнее. Жаль, что мы не в Москве, а то я немедленно отвёз бы вас на Петровку для составления фотороботов. Но попробуйте дать словесные портреты — это часто помогает в розыске, причём наравне с компьютерными построениями. Начнём с Лобысевича — какой он? Рост, телосложение, причёска, цвет волос, глаз, ну и так далее. Какую предпочитает одежду, есть ли особые приметы, имеет ли твёрдо сформировавшиеся привычки, если вы о них знаете.
Артур встал с дивана, подошёл поближе к Жанне, встал за спинку кресла и положил руки ей на плечи. Женщина вздрогнула, но не попыталась освободиться. Наоборот, она вдруг порывисто схватила кисть Артура и стиснула её горячими пальцами. Так утопающий человек хватается протянутую ему руку, при этом увлекая на дно и того, кто желает ему помочь.
— Вы вольны сами распоряжаться своей жизнью, и никто не в силах вас остановить. Но ради того, чтобы эти подонки никогда и никого больше не замучили, чтобы они не калечили впредь судьбы ни в чём не повинных людей, которые имели несчастье им довериться, вы должны помочь мне сейчас. А я обещаю сделать всё для торжества справедливости. Вы согласны сотрудничать со мной, Жанна?
Артур так и стоял, не отнимая рук, и чувствовал, что Иссурина плачет.
— Только не нужно принимать скороспелых решений относительно жизни и смерти, прошу вас — подумайте! И. если ваш страх больше основан на эмоциях, на играх расстроенного воображения, а не на реальной угрозе — остановитесь. Вы должны жить…
— Нет, не должна, — тихо сказала Иссурина, и в её голосе Тураев уловил непреклонную решимость. — Я запуталась и запутала Костю. Я погубила его, и он мне снится каждую ночь. Мне необходимо быть с ним.
— Не мне вас судить. — Артур осторожно отнял руку, опять сел на диван. — После того, как вы ответите ещё на два вопроса, вернее, опишете Лобысевича и Мерейно, вызовите мне такси. У меня билет на «Аврору». Сегодня вечером я уже буду дома, а завтра займусь этими ребятами. Визитку свою оставлять не буду. Если потребуетесь — найду. Ну а теперь, Жанна, я вас очень внимательно слушаю.
— Артур, я вам всё скажу сейчас, — согласилась Жанна. — А после вы меня не ищите, ибо всё равно не найдёте. Я не буду ждать, когда меня приговорит Лука. Я уйду сама, и уйду красиво…
* * *
— Лёва Мерейно очень любит кожаную одежду, даже брюки у него сшиты из какого-то очень дорогого сорта. Ботинки носит замшевые, на толстой подошве, — говорила Жанна Иссурина, и перед глазами Артура вставал один из похитителей Валерии. — Предпочитает стиль элегантной небритости, который ему очень к лицу. Глаза у Косаря карие, сам шатен, рост сто восемьдесят, спортивного сложения. Очень сильный, козёл! — с отвращением сказала Жанна, снова чиркая зажигалкой. — Любит трахать баб, но совершенно их не жалеет. Больше я про него ничего не знаю. Да, ему тридцать четыре года, вроде бы служил то ли в спецназе, то ли в десанте, точно сказать не могу. Причёска — «ёжик» с гелем, всегда одна и та же. В правом ухе изредка носит серёжку-гвоздик. Особых примет не знаю, привычек — тоже. Только жестокость, причём совершенно ненормальная даже для бандита. Он может убить человека без приказа, просто так, со скуки. И Иннокентий ему всё прощает…
