— Вы — жертва?! — Я закашлялась и никак не могла остановиться.
— Представьте себе, Оксана Валерьевна. До сих пор вы общались только с Людмилой, поэтому не представляете, что у её обожаемой крёстной вообще могут быть какие-то жертвы. В крайнем случае, она сказала про азиатов, которым Наталья запретила мыться в своей бане.
— Да, Мила про это говорила. Кстати, она знала, что вы работаете в службе безопасности оздоровительного комплекса? — поинтересовалась я.
В дублёнке стало очень жарко, и пришлось скинуть капюшон.
— Нет, не знала, иначе сказала бы вам. Мила не из тех, кто умеет хранить тайны.
Шестаков внимательно смотрел мне в глаза, словно решал для себя, стоит ли продолжать неприятный разговор. И, видимо, решил, что стоит.
— Да, ради крестницы Наталья была готова на всё. Видимо, так она понимала свой долг. Если в детском саду Милочке доставался кусочек торта без ягодки, тётя закатывала скандал воспитателям и покупала племяннице огромный торт в магазине «Север» на Невском. Когда Мила сказала ей, что Пашка Шестаков бросил её беременную, Наталья Лазаревна поставила себе цель — поженить нас, обвенчать, расставить всё аккуратно по полочкам. Скорее всего, другой возможности поговорить откровенно у нас не будет. Юрий Иванович не потерпит меня рядом с собой, если узнает, какие отношения на самом деле связывали нас с Натальей. Сам он не в теме, конечно, а то давно повесил бы «мокруху» на меня. Я имею веский мотив — месть. Но аналогичный мотив существует у многих в этом городе. Я сразу говорю, что к убийству не причастен и даже не знаю, кто именно это сделал. Вы можете не верить — ваше право. Но вы должны выслушать меня, чтобы добыть для себя ценную информацию. Думаю, вам она пригодится.
— Да, конечно, Павел Николаевич, я вас слушаю.
Мне было очень любопытно узнать, что именно у них там случилось. Мила и впрямь рисовала слишком уж сусальный образ тёти, которая, вращаясь в криминальной среде и имея жёсткий характер, никак не могла быть такой. Передо мной возникала ещё одна проблема, о существовании которой я, подлетая к Екатеринбургу, даже не подозревала.
Получается, что охранником Натальи Кулдошиной является бывший любовник Милы Шестаков. Сам он признался, что ненавидел и ненавидит даже после смерти ту, которую должен был по долгу службы оберегать. Но при этом уверяет, что к гибели Натальи никакого отношения не имеет. Сама Мила не подозревает о том, что её тётю охранял именно Паша Шестаков. Значит, тётя не считала нужным сообщать об этом своей крестнице и любимице.
Второй муж тёти, в свою очередь, тоже не подозревает, что его жену и начальника охраны связывали какие-то давние и не очень приятные отношения. Отсюда вытекает, что у Натальи Лазаревны, мягко говоря, не всё в порядке было с психикой. Доверять свою безопасность врагу! Она по природе своей была экстремалкой — лезла без нужды на рожон, не платила дань бандитам, любила, когда в неё стреляли…
— Ещё раз повторяю, что говорю только правду. Мне нет смысла лгать — ведь я мог бы просто умолчать обо всём. Про то, что случилось семь лет назад, знаю только я. Знала и Наталья, но теперь её нет. А те ребята, что когда-то избивали меня на Школьной улице в Питере, или очень далеко, или… Вы всё поняли. Но я хочу, чтобы вы знали суть дела.
— Вас избили по приказу Натальи Лазаревны?
Сама мысль об этом казалась мне дикой. Да нет, если Шестаков не желал жениться на Миле, кокочка могла пойти и на крайние меры. Но на что она надеялась? На то, что обозлённый парень станет любящим мужем Милы? Что будет хорошим отцом её сыну?
— А вы очень догадливы! — Шестаков улыбнулся своими бесподобными зубами. — Видите? — Он провёл пальцем по коронкам. — Мне сейчас двадцать семь, а с двадцати я не имею ни одного зуба. При свете дня вы увидите шрамы на моём лице. На черепе у меня стальная пластинка, в костях — шурупы, нижняя челюсть переломана в двух местах. Кроме того, удалена селезёнка. Таков итог воспитательной акции, предпринятой Натальей Лазаревной. Правда, потом она сдувала с меня пылинки, возила к лучшим врачам, в том числе и за границу. Предоставила хлебную должность, хотя службой безопасности на самом деле руководит Петровский. Юрию Ивановичу она сказала, что я пострадал в Чечне, хотя я никогда там не бывал. Надо же было как-то объяснить странную заботу о постороннем человеке. Ходили даже слухи, что мы были любовниками…
— Она хотела загладить свою вину? — вполголоса уточнила я.
Судя по тому, что Петровский и Жамнов оживлённого переговаривались между собой, они нас не слышали. Конечно, в джипе мог стоять «жучок», но Шестаков, похоже, такую возможность исключал.
— Да, потому что открылось очень важное обстоятельство. У нас мало времени, но я постараюсь вкратце объяснить. Мы с Милой вместе учились в Первом Медицинском, потом я ушёл из института. Попробовал зацепиться у друзей в Москве, но планы сорвались. Оказалось, что друзья просто блефовали. Жить мне было негде, и я вернулся в Питер. Чтобы добыть денег на дорогу, пришлось продать отцовское обручальное кольцо, которое просто взял поносить…
— Это я знаю, Мила рассказывала, — перебила я. — Она сказала, что потом вы скрылись с другим кольцом, купленным к вашей свадьбе.
— Да, действительно, кольцо я забрал. Наверное, нужно было скрыться с ним уже после свадьбы, — кисло усмехнулся Шестаков. — Не знаю, возможно, за тонкую проволоку триста семьдесят пятой пробы можно искалечить человека. Такое кольцо было у бати. Тот даже не понял, что это не оно. Да, я поступил плохо, но со временем собирался отдать деньги. Я пытался договориться с Натальей Лазаревной, но она потребовала немедленно вернуться к Миле и оформить брак. А уж если я оказался мерзавцем и негодяем, то возвратить кольцо и костюм. Я не смог тотчас сделать это, и поплатился очень дорого. Летом девяносто четвёртого года пять человек подкараулили нас с приятелем на Школьной улице, у дома номер четыре, где была его квартира. Приятель бросился меня защищать, но его тут же успокоили, несколько раз ударив головой о стену дома. Мила об этом, конечно же, не знает. Тётя сообщила ей только, что говорила со мной, стыдила, но ничего не добилась. Нападение на нас приписали уличным хулиганам, которых потом так и не нашли. Валька остался припадочным. Работать не может, висит на шее у стариков-родителей. Я ему каждый месяц деньги высылаю, потому что он-то совсем невинно пострадал. А меня отмудохали по полной программе. Врачи удивлялись, как я вообще-то выжил. Не знаю, удовлетворилась ли на тот момент Наталья Лазаревна, но больше свести меня с Милой не пыталась. Ребёнок родился в середине августа, через два месяца после драки. Милина кокочка стала и его крёстной. Имя дали по святцам — Дионисий. Я не знал, кто отец младенца. Допускал, что я, и чувствовал за собой вину. Хотел увидеть новорождённого и понимал, что это невозможно. Ехать из больницы мне было некуда. Чтобы получить какие-то деньги, согласился на предложение знакомого врача, у которого было знакомство в Центре акушерства и гинекологии. Он говорился о том, что я сдам туда сперму. Пусть я избит хулиганами, но генетически здоров, и даже имею сына. И вот там-то выяснилось, что я не могу зачать детей. Скорее всего, одна и детских болезней дала осложнение. В моей сперме вообще нет сперматозоидов. И врач, уже другой, в Центре, твёрдо сказал, что ребёнок моим быть никак не может. Значит, я был прав, произнося слова, так взбесившие Наталью Лазаревну! Она и мысли не допускала, что Милочка могла залететь не от меня. А ведь мы жили несколько месяцев, и ничего… Всякое, конечно, бывает, но с вердиктом медиков спорить нельзя. Людмила вам рассказывала о блестящем морском офицере, который ужинал с ней в гостинице «Спутник»? По срокам получалось, что ребёнок мог быть и от него. Наш разрыв произошёл в ноябре девяносто третьего. Я как сейчас вижу — ресторан, танцующие пары. Милка, в гипюровом платье с люрексом и открытой спиной. В её руке, перекинутой через плечо моряка, зажато пять красных гвоздик. Он что-то шепчет ей на ухо, а у неё туманится взор. Не знаю, кто на моём месте прореагировал бы иначе. Увидеть без пяти минут жену в ресторане при гостинице, да ещё в таком обществе! Ясно, что мужчины этого типа при луне с девушками не гуляют. Я видел его, как сейчас вас, а потом узнал… Когда портрет показывали по телевизору, печатали в газетах. Человек этот прославился уже после смерти. Тогда он сказал, что если я Милу хоть пальцем трону, мне не жить. Я, прикинув свои шансы, предпочёл просто уйти. Дядя этот был под потолок, да и вообще… Мы с Милой всё-таки ещё не расписались, и она имела право любить другого. Но и у меня никто не отнимал права уйти от неё. Кольцо… Да, кольцо! И костюм… Наталья говорила потом, что послала ребят проучить меня не из-за них. Она хотела покарать беглого папашу. Желала, чтобы я на всю жизнь запомнил брошенную девушку. Чтобы не мог нормально жить с другой, чтобы каждый день казнил себя за подлость. Ведь Наталью первый муж бросил с восемью детьми, а тут и крестницу постигла горькая доля. И поэтому Банщица считала отцов-изменников бешеным зверьём, подлежащим уничтожению.
