Из ярко освещённой кухни вышел юноша в очках, с белым импортным утюгом в руке. Через плечо у него висели два полотенца и наволочка. Стены кухни были отделаны под красный сырой кирпич, который гармонировал с гарнитуром цвета охры. Даже холодильник Кулдошины выбрали не белый, а золотистый. Двери, полы, обои, панели — всё было самого лучшего качества, из-за чего жилая квартира походила на мебельный салон.
Равнодушный Кондрат смотрел на нас, поглаживая своего сурка. Почёсывал зверька, а тот издавал звуки вроде «хр-хр-хр» и млел от удовольствия. Интеллектуальный грызун закатил глазки и расслабился, обвиснув на руках маленького хозяина.
— А вы кто?.. — удивился Никифор, чуть не выронив утюг.
— Я пришла вместо Ларисы Якшинской. Вот мои документы.
— Ты бы хоть смотрел, кому открываешь! — буркнул Никифор брату, совершенно не стесняясь меня.
Кондрат пожал плечами и скрылся за дверью. Никифор обречённо посмотрел на меня.
— Обождите, я сейчас.
Он отнёс утюг на кухню, погасил там свет и вернулся в прихожую, застёгивая «молнию» на куртке. Я тем временем успела снять дублёнку, и Никифор понял — разговор предстоит долгий. Видимо, из вредности он не предложил домашние тапочки, но я прошла в холл в шерстяных носках.
— Где ваши документы? — сухо спросил юноша, всем своим видом давая понять, что на его благосклонность рассчитывать нечего.
Он взял мою пластиковую карточку, паспорт; долго изучал их, хмуря густые чёрные брови. Я заметила на его верхней губе и подбородке пробивающуюся щетину, а по всему лицу, особенно на лбу — старательно замаскированные прыщи.
— Оксана Валерьевна Бабенко, вице-президент охранно-розыскной фирмы «01-08-57»? Да, я слышал, что вас нанял мой отчим по рекомендации душечки Милочки. Но я не обязан сотрудничать с вами, правда ведь? Я имею право молчать?
— Конечно, имеете! — весело подтвердила я. — Но, по-моему, вы должны не меньше Юрия Ивановича Кулдошина и Людмилы Витальевны Оленниковой стремиться к раскрытию этого преступления. Если милиция и прокуратура до сих пор не ответили на вопрос «кто виноват?», муж и племянница убитой просто обязаны прибегнуть к услугам сотрудников частного агентства. И я вправе ожидать помощи всех родственников погибшей, в том числе и её совершеннолетних детей. Вы другого мнения?
— Да, я вправе отказать вам в помощи! — запальчиво сказал Пермяков и вернул мне документы. — Маму это всё равно не вернёт. В моей жизни, в жизни моих братьев и сестёр также ничего не изменится. Да и вряд ли вы, — Никифор обвёл меня презрительным взглядом, — сможете поймать настоящего убийцу. У мамы было много врагов, и все они — очень влиятельные люди. Они остановят вас на дальних подступах.
— Это только ваше мнение, — кротко заметила я.
— Вы слишком самоуверенны, Оксана Валерьевна. Ни у кого не получилось, а у вас получится, да?! — Никифор поддёрнул губу с усиками.
— Кто знает, кто знает… Я могу войти в комнату? Всё-таки неприлично держать женщину на пороге, даже если вы недовольны её приходом! В любом случае, я хочу узнать, почему вы отказываетесь сотрудничать со мной. Только на том основании, что не верите в мой успех?
— Не только. — Никифор явно думал над моим вопросом. — Ладно, проходите, но у меня мало времени. Надо ухаживать за больным братом, а потом заниматься. Надеюсь, вы знаете о наших отношениях с отчимом. И его друзья скорее станут моими врагами.
— Никифор, я не друг ему. Просто Юрий Иванович нанял меня, и я выполняю работу. Он — мой клиент, вот и всё.
— Но вы — подруга Людмилы! — повысил голос юноша и сорвался на фальцет. — Ладно, не будем базарить в коридоре. Пойдёмте.
Я подняла с пола сумку и пошла следом за Никифором через холл в одну из дальних комнат. Толкнув плечом дверь, Никифор посторонился и пропустил меня в квадратное серебристое помещение. В этом тоне было выдержано всё — пол, стены, потолок, мебель. Впрочем, кроме стола, офисного кресла и широкой тахты, в комнате ничего не было.
Само собой, стол украшал дорогущий компьютер, а на стеллажах громоздились учебники и тетради. Комната студента-отличника напоминала фантастические фильмы, и только внушительный иконостас в правом углу резко контрастировал с общим модерновым стилем.
В окно виднелись корпуса соседних домов, разноцветные окошки и белая бахромка снега на ветках растущих во дворе лиственниц. Поднимался ветер, и комья снега летели вниз, на орущих детей.
— Садитесь! — Никифор мотнул головой в сторону тахты.
— Спасибо.
Я опустилась на уголок, обвела взглядом комнату. С другой стены на меня смотрела Наталья Лазаревна — огромный цветной портрет в чёрной рамке. Под ним стоял стакан водки, накрытый кусочком хлеба, и горела церковная свеча. У икон я заметила зеленоватую лампадку, которая освещала богатые оклады и сильно пахла ладаном.
Из всего набора образов я узнала только Сергия Радонежского, который, по слухам, помогал школьникам и студентам. Был среди них и мученик Никифор, но я не стала терять время и спрашивать о постороннем. Отвернувшись от образов и компьютера, посмотрела на хозяина, ёрзающего в кресле. Сзади него горела офисная галогеновая лампа, похожая на сковородку, и шелестели приклеенные скотчем к стене листки бумаги.
— Никифор, я хочу услышать от вас рассказ о том самом вечере. Понимаю, как вам больно, но ради матери вы должны… слышите, ДОЛЖНЫ рассказать правду! Правду, а не то, что заявляли следователю. Со своей стороны обещаю, что никогда и никому не скажу о вашем проступке.
— У меня не было никакого проступка! — взвился Никифор. — И я вам ничего говорить не стану, слышите?! Да, маму убили, она боролась против наркотиков! Она поднимала народ на войну с бандитским беспределом! Она считала, что русские люди должны быть хозяевами на своей земле! За это её и убили. Она теперь в раю. Она — мученица за веру, за истину, за справедливость. И никто за неё мстить не должен, потому что для праведницы любая месть — тоже зло. Смертной казни в стране нет, и убийца всё равно останется в живых. Может, он даже минует скамью подсудимых. Тот, кто послал, за деньги его отмажет. А вдруг непосредственного убийцы уже нет в живых? Я не знаю. Мне это не интересно. Это интересно отчиму? Отлично. Его проблемы. А ещё больше это, наверное, нужно кузине Милочке. Но я выполнять её желания не стану. Дайте душе моей матери успокоиться, слышите?! Её тело предано земле, и душа должна быть безмятежна. Только недавно прошли сороковины. Я с трудом сумел успокоить сестёр и братьев. И я не позволю, чтобы нас всё время возвращали в тот день… Вам обещаны большие деньги, вот и отрабатывайте их, ройте землю носом. Но всё это — без меня. И больше нам говорить не о чем.
— Никифор, вы скажете мне!
Я медленно встала с тахты, сделала несколько шагов к нему. Юноша тоже поднялся, сжал кулаки, и лицо его покраснело от гнева. Я не боялась, что сосунок сейчас бросится на меня, и чувствовала в себе силы отразить его нападение. Думала только о том, имею ли право пустить в ход грубый шантаж. И решила, что да, поскольку уговаривать этого психа нет ли времени, ни желания.
