— Не получается никак! — Мой голос стал таким же ноющим и печальным, как у дочери. — Придётся ещё немножко подождать. Ты как себя чувствуешь? Тётя Мила водила вас с Денисом в поликлинику?
— Водила, только меня не выписали. Ещё есть маленькая температура, — объяснила Октябрина. — После ветрянки получилась. Я ноги в горчице парила. А Дениса на завтра выписали. Он с мальчишками в хоккей играет во дворе. А мы с Клариссой телик смотрим, «Царь горы». Тётя Мила в магазин ушла. Мам, а тебе там не страшно?
Я даже поперхнулась, потом посмотрела на часы. До звонка директора автозаправочной станции Петра Петровича Голобокова оставалось минут двадцать. Мы должны были встретиться в баре заправки, принадлежащей Петру Петровичу — только он не знал, когда именно пойдёт обедать.
Освободиться директор мог только на полчаса и не обязательно во время законного перерыва. Я ничего не имела против, и мы достигли предварительной договорённости. Я заранее приехала в город и, чтобы скоротать время, набрала номер московской квартиры Милы Оленниковой. Значит, вечером можно будет заняться другими делами.
— Мне страшно? Почему?..
— Тётя Мила говорит, что у тебя жуткая работа. И даже плачет по ночам. Ведь она тебя попросила найти убийцу, да?
— Да, но ничего страшного у нас не происходит. Наоборот, даже скучновато. Никаких событий, честное слово! Не беспокойся, поправляйся, кушай всё, что даёт тётя Мила. Твои болячки прошли?
— Да, почти совсем не осталось. Только у бровей и на носу. Но это тоже слезет, тётя Мила говорит. — Октябрина понизила голос. — Ты не думай, мы занимаемся. К Денису друзья ходят, носят уроки. И мы вместе проходим. Если непонятно, мальчишки объясняют…
— И свою индивидуальную программу не забывай. Девочки из Центра звонят тебе? — Я заторопилась, потому что Голобоков мог объявиться и раньше положенного срока. — Вика, Полина как? Справляются о твоём здоровье?
— Да, справляются. Вчера Полина звонила. А Вика заболела, тоже ветрянкой. Говорят, у нас будет карантин. Мама, ты супер! Я горжусь тобой! — вдруг патетически воскликнула Октябрина. — Только постарайся побыстрее приехать, а то я очень скучаю. Попробуешь?
— Как только смогу, сразу же приеду, — дрогнувшим голосом сказала я.
— А фигурки из камешков привезёшь? — напомнила Октябрина.
— Обязательно. Я уже начала покупать поделки, потом вместе будем рассматривать. И поставим в сервант — получится очень красиво. Ну, всё, пока, лапочка! Мне надо работать с нужными людьми. А ты будь умницей и не плачь. Я очень тебя люблю, скучаю, стараюсь всё сделать быстрее.
— Я не буду плакать! Ни за что не буду! — закричала дочка. — Ты не беспокойся, у нас всё хорошо. Тётя Мила придёт скоро…
— Я ей потом позвоню. Ну, до свиданья. Целую тебя, Дениса и тётю Милу!
Чувствуя предательское пощипывание в носу, я отключила связь и полезла за сигаретами.
Вроде бы, Голобоков пока не звонил. Только бы всё прошло нормально, и нам удалось за эти полчаса поговорить обо всём, потому что Пётр Петрович может оказаться ценнейшим свидетелем. Кроме того, он обещал, если не помешают обстоятельства, привезти в бар заправки ещё одну жиличку из дома Кулдошиной, которая в тот день долго болталась во дворе. Жиличку это зовут Элла Швалга, и она тоже, вроде, видела Наталью за несколько минут до нападения преступника. Но Голобоков и Швалга живут не в том подъезде, и потому вряд ли они могли заметить и запомнить убийцу…
Я спрятала телефон в сумку, забралась в салон чёрного «Шевроле», выделенного мне Кулдошиным. За рулём сидел мрачный, как туча, Жамнов. Я чувствовала, что он хочет поговорить со мной, но не решается.
Некоторое время мы оба молчали, наблюдая за падающим снегом; белые хлопья заметали машины и скрадывали очертания домов. Голобоков не звонил, и я испугалась, что он вообще раздумал встречаться. Разумеется, ему не нужны лишние хлопоты, тем более что ко мне тут никто серьёзно не относится.
Юрий Иванович всё время надеялся, что через недельку-другую всё-таки приедут из Москвы мужчины и усилят меня. Но когда понял, что надеяться не на что, про себя решил — хана. И выполнял мои просьбы просто потому, что неосмотрительно дал обещание Миле.
Я объявила Кулдошину, что пока он не должен ни о чём спрашивать, и тот согласился. По-моему, клиент и не испытывал желания выяснять у меня подробности, новости, догадки, ибо про себя решил — дело наше дрянь. И я должна была продвинуться сегодня хотя бы на один шаг, услышать пусть одно словечко, которого не слышала раньше.
— Никогда не прощу себе, что ушёл тогда от Натальи! — вдруг сквозь зубы процедил Жамнов, и я вздрогнула. — Никогда, понятно?! Мишка-то, младший её, писаться в постель начал, а ему пять лет! Никогда, с младенчества, такого не было! Серьёзный пацан был, здоровый. Наталья в нём души не чаяла. Растили счастливым гражданином новой России. В своём оздоровительном комплексе тренировали по полной программе. А теперь он неврастеник — никакого спорта, одна трясучка. И уже в который раз сегодня утром постель промочил…
— Лёша, я найду их… Или его. Обязательно, обещаю тебе. Только не надо меня торопить. К сожалению, Наталье Лазаревне уже ничем не поможешь, а остальные могут и подождать. Детский энурез лечится, так что не волнуйся. Пойми и меня тоже. Не называй, пусть мысленно, бабой, не опускай на каждом шагу, демонстрируя недоверие и снисходительное презрение. Я докажу вам всем, что имею право именоваться сыщиком. Докажу это вам с Кулдошиным, потому что многим другим уже доказала…
Жамнов не успел ответить, потому что зажурчал мобильник. Я даже не сразу смогла начать разговор, и от волнения уронила трубку на сидение. Лёшка набычился и отвернулся к ветровому стеклу.
— Да, слушаю!
Больше всего я боялась, что Голобоков откажется от встречи, и я уже приготовилась его уговаривать.
— Оксана Валерьевна, добрый день!
По тону Голобокова я поняла, что он намерен встречаться и даже хочет этого.
— У вас планы не изменились? Если нет, то жду вас в баре на заправочной станции. Вы на машине?
Голобоков говорил быстро, по-местному окая, а у меня после разговора с Октябриной снизилось внимание. Я слышала печальный детский голосок в трубке и страшно переживала, потому что не могла тотчас же улететь в Москву.
— Мы на машине. Меня привезут, куда скажете.
— Вы с водителем? Города сами не знаете, правильно? Дайте ему трубку, я объясню. Вы, когда приедете, зайдите на первый этаж, там автомагазин. Увидите лестницу наверх, подниметесь. Бар на втором этаже. Там я буду обедать. Всё остальное при встрече, договорились?
— Договорились, Пётр Петрович! — облегчённо вздохнула я и протянула трубку Жамнову: — С тобой хотят поговорить. Объяснить, как добраться.
Пока мы мчались по городу сквозь пургу, мимо высоченного здания бывшего обкома партии и прочих достопримечательных мест, через центр города на другую его окраину, я держала под полами дублёнки скрещенные пальцы — чтобы не попасть в пробку или, хуже того, в аварию. Гористый рельеф уральской столицы пугал даже меня, москвичку, привыкшую гонять на машине по семи холмам. Но Жамнов действительно оказался асом. Шестаков не преувеличивал, и потому я успокоилась.
