Он хочет сбежать из-за заваленного снедью стола и раствориться с дворах, в подворотнях, в тумане, затопившем поздней осенью московские улицы. Он вполне мог бы и не работать в милиции. Отчим предлагал замолвить словечко в мэрии, но инициатива была вежливо отклонена. Значит, такая жизнь его устраивает. Пусть так и живёт.
Заиграла новая мелодия. Весь зал затанцевал, в том числе и Арнольд. Нора вытащила его за руку из-за стола, понимая, что Артуру не до собственного дня рождения. Этот ресторан их семья уже давно выбрала для проведения домашних торжеств, но Артура Нора завлекла сюда впервые. Весь вечер предлагала ему разные кушанья, включая фирменное заливное «Крутицкое подворье». Нолик тоже лез вон из кожи, стараясь умилостивить любимого брата. Ну, а Говешев раздражался всё сильнее и сильнее.
Он жевал вареники с грибами, запивал их белым вином и вспоминал свой первый откровенный разговор с пленительной пианисткой. Оказалось, что обитает она не на облаке, а в общежитии Консерватории. Она развелась с мужем, от которого остался трёхлетний сын Артур. Ребёнок не вылезает из круглосуточного детского садика, а перед тем чуть ли не от рождения посещал ясли.
Бывший муж Норы тоже жил в общежитии, только в ДАСе. Вероятно, невозможность съехаться и загубила брак. Впоследствии отец Артура уехал к себе на родину и женился на соседской дочке, которая очень нравилась его матери. Нора же первой свекрови по вкусу не пришлась. Зато мать Говешева уважала её безмерно. И она, и сам Альберт сделали всё для того, чтобы печальная красавица оттаяла душой и вновь научилась смеяться.
Через девять месяцев после свадьбы у них родился общий ребёнок, розовый голубоглазый Арнольд, очень похожий на своего деда, убитого повстанцами в пятьдесят шестом году. Вдову и сына Шандора срочно вывезли в Москву, где они и остались навсегда, и даже сменили фамилию.
После рождения Арнольда Нора окончательно почувствовала себя счастливой. И все серьёзные достижения, все успехи, которых добился Альберт Говешев, были заслугой Норочки. Она была той самой женщиной, ради которой стоило совершать подвиги. Арнольд отца всегда тоже только радовал.
А вот из-за Артура Нора пролила море слёз. Одно время он пропадал в казино, разъезжал по закрытым клубам, где был тогда дорогим гостем. Женился на несовершеннолетней вертихвостке, которая любила не своего жениха, а его в те времена могущественного отца. Когда карьера последнего резко оборвалась, Марина схватила в охапку двухлетнего Амира и увезла его в Германию, к новому папе. А Нора до сих пор не может смириться с потерей единственного внука, плачет и просит отыскать малыша. Правда, теперь уже парень не малыш — ему девятый год, учится в школе. Но Артура, похоже, не интересует и родной сын, чего уж говорить о других?..
Говешев заметил, что Артур посмотрел на наручные часы, промокнул губы салфеткой, встал из-за стола и направился к выходу. По дороге вдруг резко повернулся, отыскал глазами отчима, шагнул к нему. Наверное, почувствовал, что тот о нём думает, и решил выяснить отношения. Всё-таки Артур — очень неприятный мужик. Непреклонный, как запертая бронированная дверь. И не поймёшь, как к нему подступиться, чем привязать к себе. До сих пор называет отчима на «вы» и по имени-отчеству, будто и не прошло двадцать восемь лет. Нора умоляла сына признать Говешева отцом — ни в какую. Он, мол, не тот ласковый телёнок, который сосёт двух тятек разом…
— Альберт Александрович, мне срочно нужно уйти. Примерно на два часа.
Артур присел рядом с отчимом на стул Арнольда. Ну вот, опять!
— Ты даже в такой день не хочешь побыть с матерью? — прошипел Говешев, яростно комкая под столом салфетку. — Я уже не говорю обо всех остальных! Но мама-то ночей не спала, готовилась, наряжалась! Когда она увидит, что тебя нет, ей с сердцем плохо станет…
— Служба. — Артур даже не моргнул глазом. — Когда кончится танец, скажите, что я обязательно позвоню ей сегодня.
И, поднявшись, вышел из зала, оставив Говешева колотиться от злости. Вечер был испорчен — в который уже раз…
Все цветы и подарки полетели псу под хвост — именинник не обратил на них никакого внимания. Он просто отбыл в ресторане положенное время и не пожелал продлить его ни на минуту.
Артур взял в гардеробе кожаное пальто, надел его поверх праздничного костюма и поспешно покинул ресторан. Через двадцать минут, по сведениям Еропкина, в офис Гаджиева должен был приехать важный клиент. К сожалению, Магомед и его собеседник не знали о торжестве Тураева, и их нельзя было попросить перенести встречу на более удобное время.
* * *
Артур закрутил руль вправо, и напичканная электроникой «Тойота-Королла» въехала в полутёмный двор, засыпанный гниющей листвой вперемешку с тающим снегом. Ещё раз сверился с часами и надел наушники, не опасаясь, что будет замечен с улицы — стёкла в автомобиле были густо тонированы.
Первый сеанс прослушивания получился неудачный, потому что машина угодила в глухую пробку. Артур не смог сосредоточиться и потому не усвоил больше половины текста. Водилы темпераментно выражали свои эмоции, вокруг газили выхлопные трубы. Свистел ветер, и валил снег. Было похоже, что зима обрушилась на экваториальную Африку, а не на Москву — так растерялись и гаишники, и коммунальные службы.
А вот теперь ему удалось устроиться в очень удобном месте на Самотёке, где без проблем можно было простоять и час, и два, вникая в суть разговора. Саня Голланд предоставил великолепную аппаратуру; кроме того, пригнал автомобиль, предназначенный именно для прослушивания закрытых помещений. Валентин установил микрофоны во всех точках, указанных Тураевым, и теперь всё зависело лишь от счастливого случая.
— Ну, проходи, дорогой, садись! — раздался в наушниках голос Гаджиева.
Лёгкий акцент и гортанные нотки подтвердили догадку Артура — так мог говорить только прославленный московский сутик. — Как поживаешь, Казанок?
— Да ничего поживаю, — ответил глухой бас.
Артур ещё перед началом сеанса включил магнитофон, надеясь потом прослушать запись столько раз, сколько потребуется. Сейчас девятнадцать десять, и впереди ещё целая ночь. Интересно, кто такой этот Казанок?..
— Я твою просьбу выполнил или нет? — немного погодя просил Магомед под выразительное бульканье.
Похоже, они знакомы давно и не впервые вместе выпивают. Нужно потом уточнить всё у Еропкина.
— Да, понимаешь ли, не знаю пока, — задумчиво жуя, ответил Казанок. — А мне чисто конкретно нужно, чтобы она влипла. Надо для верности ещё разок повторить. Прикинь, я заплачу, сколько скажешь…
— Мне-то что! Сколько раз дашь «бабки», столько раз я твоей Ксении пришлю хорошего мальчика. Она же у тебя на это дело слаба?..
Мага захихикал. Невидимый Казанок заржал, как жеребец.
— Не то слово, блин! Врачи говорят, что у неё эта… ну, нимфомания, что ли. И всё будет без подозрений, понял? Хоть третий, хоть пятый раз посылай человечка — она проглотит. Я-то любил её сперва. Прикинь, ей двадцать четыре, а мне сорок шесть. Пацана родила, всё чин чинарём. Потом надоело, как это у меня всегда бывает. И я ей, похоже, надоел, но не мои «бабки». Чужие мы друг другу, Мага. Давно уже чужие…
