— Ольга, проснись!
Артур потряс задержанную за плечо. Девушка, успевшая прилечь и забыться, села в постели, протирая кулаками слипающиеся глаза.
— Сейчас мы позвоним в Москву, а потом ты отдохнёшь. У тебя для этого будет часов пять, а после едем в аэропорт…
В дверь постучали три раза подряд, и Оля замерла под одеялом.
— Войдите!
Тураев поправил галстук перед высоким зеркалом, разгладил пальцами воротничок рубашки — явиться в гости мог кто угодно.
Но ввалился старшина Фёдоров, один из тез милиционеров, которые рано утром брали с поличным Ольгу Луговцову, и вытянулся перед майором.
— Степану Гаврилычу получше стало. Он ещё в медпункте. Просит вас спуститься к нему.
— Обязательно.
Тураев надел под пиджак джемпер. Гостиницу плохо протапливали, и из широких щелей в оконных рамах дуло.
— Идите.
— Я с вами! — Луговцова вскочила с постели, метнулась к зеркалу, в ванную, обратно. — Возьмите меня к нему, пожалуйста! Очень вас прошу!
— Зачем? — удивился Тураев. — Ты могла бы в это время поспать.
— Раз это не Краснянский, и не было ничего, и всё выдумали… — Ольга прижала руки к груди. — Получается, что я причинила вред невиновному человеку. И я хочу попросить прощения за то, что сделала.
— Попросить прощения, конечно, нужно. — Тураев благодушно смотрел на Олю, и та позволила себе улыбнуться. — Но всё-таки не стоит так страдать. Ведь Степан знал, на что шёл. Теперь я могу сказать, что он — сын человека, которого заразила СПИДом Наталья Швец. У него свой счёт к Гаджиеву. Его отец, судья, был вынужден покончить с собой, потому что не вынес позора. Это тот самый человек, который бросился с лоджии в Химках…
* * *
Стараясь не натыкаться на мебель, Ирина Рыцарева прошла по мягким половичкам, устилающим пол детской трёхлетнего Вани Кобылянского. Белоголовый щекастый карапуз ещё спал за сеткой кроватки, отвернувшись к стене, оклеенной разноцветными бумажными квадратами. Интерьер детской для младшего брата придумывали старшие дочери Серафимы Катя и Маша — тогда Ирина не работала в этой семье.
Сейчас Маша занималась любимым делом — запекала в духовке на противне бананы по сальвадорскому рецепту. Ирина ей в этом помогала, потому что хозяйка запрещала оставлять шестнадцатилетнюю девушку одну. После того, как не стало грустной и задумчивой Кати, Кобылянская панически боялась лишиться и второй дочки. Потому-то она и не давила на Марию, позволяла ей прогуливать лицей, а приготовление уроков переложила на плечи гувернантки.
То и дело наступая на игрушки, раскиданные по полу, Ирина подошла к кроватке, наклонилась. Ванюшка не хныкал, как ей сначала показалось. Он спал, чинно подложив ладошку под толстую щёку. А Ирина смотрела на него какими-то иными глазами — счастливыми, влажными, сентиментальными.
Сколько лет она молча жалела, что в её постылом доме нет тёплого и светлого уголка, где валяются погремушки и детское бельишко, а посреди всего этого забавного беспорядка не чмокает в безмятежном сне розовыми губами пахнущее молоком родное существо…
— Спит! — облегчённо прошептала Ирина и отодвинула штору на окне.
Синий стеклянный рассвет вставал над Москвой; начинался новый день. Восемнадцатый день без Артура Тураева, который обещал стать ещё более мучительным и сладким, чем семнадцатый. Кажется, сбылось заветное желание Ирины, и она боялась даже мыслями спугнуть своё счастье. Через несколько дней она окончательно убедится в этом.
Артур не приходил к Ирине, не звонил и никак иначе не давал о себе знать. Но хотелось верить, что их встреча впереди. Не может же всё закончиться, едва начавшись, и они ещё будут вместе…
Ирина вышла из детской в гостиную, находящуюся в полном распоряжении Маши и Вани. Здесь дети принимали своих друзей, справляли праздники, смотрели огромный японский телевизор и развлекались всевозможными способами под бдительным присмотром гувернантки.
Готовить уроки Маша предпочитала в своей комнате, где на столе лежала раскрытая тетрадь с написанным вчера сочинением. Ирина должна была проверить текст, найти ошибки, исправить их и предложить Маше всё заново переписать. Если же девочка не захочет утруждать себя нудным и неинтересным делом, нужно дождаться возвращения Серафимы и пожаловаться. В таких случаях Маша нехотя плелась к письменному столу и принималась за работу. Кстати, сочинение на свободную тему за Машу писала Ирина. Хозяйская дочка не сумела с первого раза даже скопировать текст без помарок.
Гувернантка долго смотрела на портрет серьёзной и удивительно красивой девочки — причёсанной на прямой пробор, с прозрачным чистым личиком. По периметру портрет украшали белые розы, и под ними всё время горела церковная свеча. Катя Кобылянская казалась Ирине куда более способной и развитой, чем Маша, круто завитая и густо накрашенная. Хохотушка с вздёрнутым носиком, бесшабашная и озорная, она сейчас хлопотала на кухне, изображая из себя хозяйку.
А Ирина, войдя в просторную кухню, обставленную престижнейшим гарнитуром «Стелла-Роза», вдруг остро почувствовала, что покой этой семьи скоро канет в вечность. И виновата в этом будет именно она, гувернантка. Безотчётная тоска свела скулы и зажала дыхание — будто чья-то огромная рука с липкой холодной ладонью схватила ха лицо и за горло.
— Ира, попробуй! — щебетала Маша, суетясь вокруг гувернантки. — Смотри, как надо! Соль, перец, тёртый сыр, сухари… Только честно скажи, вкусно или нет. Мне это очень важно… Ира, да что ты какая-то стала?.. Ничего не слышишь! Влюбилась, что ли?
— Откуда ты знаешь? — испугалась Ирина, роняя на пол вилку.
— Мама сказала, — бесхитростно сообщила Маша. — Никогда она не думала, что Ирина способна совершенно потерять голову. Прямо как подменили человека! Всё у неё из рук валится, ничего она не помнит. На стены натыкается, отвечает невпопад. Мама хотела бы познакомиться с твоим парнем. Ей не всё равно, кому отдать в жёны Иринушку!
— Да что ты болтаешь, в какие жёны! Я же замужем за Сашей Рыцаревым.
Ирина попыталась обратить всё в шутку. Но вдруг вспомнила, что произошло в ту ночь на кухне, и опустила глаза в тарелку. Лицо её горело, по шее ползли пятна.
— Кроме того, я имею право на личную жизнь во внеслужебное время. Да, я познакомилась с очень интересным человеком, но он уже не парень. Был женат, развёлся. Я, к сожалению, тоже поругалась с Сашей. Что за мещанское представление о любви, Машутка? — Ирина надсадно закашлялась.
Она жевала промасленные бананы с перцем и не чувствовала вкуса. Маша весело уплетала свою стряпню, сверкая глазами и искрясь совсем ещё детским оптимизмом. В муаровых лосинах и чёрной длинной футболке, вся увешанная фенечками и амулетами, она была прелестна и свежа.
— Если мама ещё раз об этом заговорит, скажи ей, что всё несерьёзно…
Где-то далеко, в спальне Серафимы, зазвонил телефон. Маша насторожилась — в это время обычно объявлялся водитель микроавтобуса, который отвозил учеников в лицей. Значит, нужно срочно придумать предлог, чтобы и на сей раз отвертеться от занятий. А мать сейчас дома, и она вполне может буквально вытолкать Машу на уроки. Когда Серафиму будили, настроение у неё резко портилось.
