— Здравствуйте, Серафима Ивановна, — вполголоса произнёс Тураев.
— Мне уже не здравствовать. Можно обмануть кого угодно, только не специалиста. Я могла поехать в город сразу же, как только поняла, что начинается медиастинит. Но я не имела на это права…
— Ерунда! — резко оборвал Тураев. — У каждого есть право на жизнь.
— Я хотела тихо умереть и унести все грехи с собой. Но отец зачем-то привёз из Никольского монастыря Машу. И она закричала: «Мамочка, не умирай!» Без дочери мне было бы легче уйти, а ради неё и Вани я решила жить. Я поняла, что вы один можете даровать мне спасение и прощение.
— Это, к сожалению, не в моей власти, — возразил Тураев, присаживаясь на стул рядом с постелью. На тот самый, где во время их первого разговора сидела Кормилица. — Я могу только попытаться спасти, сохранить вашу жизнь. Но простить вас я не в силах.
— Воля ваша. — Серафима почти шептала, снова сотрясаясь от озноба. — Вы хотели узнать о том, чем я занималась в кафе. Я знаю, что это так. Ирины Рыцарева, гувернантка, пригласила меня к себе на дачу и рассказала, как вы познакомились с ней в боулинг-клубе. После совместно проведённой ночи Ирина буквально помешалась на вас. Она распахнула перед вами душу, выложила всё про себя и про меня. И про Антона, моего бывшего супруга. Про Полину Шугалей, которая как раз в те дни скончалась. Вы не можете считать себя святым, Артур. Безнравственно использовать несчастную женщину в служебных целях, походя получая удовольствие в постели. Она ведь не шлюха. Вы у неё только второй мужчина в жизни. Она потеряла девственность в двадцать шесть лет, после свадьбы. И потому не может воспринимать ту ночь как привычное развлечение. Ей очень трудно жить на свете, потому что душа её тонка и ранима. А жизнь у Иры сложилась непросто. Она не виновата в том, что её отцом оказался не муж её матери, а их сосед-латыш. Все они жили в военном городке, в одной коридорной системе. Полковник Валитов, чью фамилию она носила до брака, лишил девушку наследства, отказался от неё, передав всё старшей, родной своей дочери. Мамаша, которая была во всём виновата, окончательно спятила и превратила жизнь дочери в кромешный ад. Да, Ира знала, что вам придётся расстаться, но не думала, что вы такой жестокий и чёрствый. Она намеренно хотела завести ребёнка, и тест показал, что это ей удалось. Она уже носит вашего младенца, Артур, но больше не собирается его рожать. Когда вызвала меня к себе на дачу, просила срочно устроить её на аборт…
Серафима отдохнула, тяжело дыша и кусая потрескавшиеся губы.
— Ира много выпила за последнее время, поэтому ребёнок может родиться больным. Да, я стерва и дрянь, но и вы не лучше… Вполне возможно, что Ирку вы погубили, свели с ума. Жить она больше не хочет, всё потеряло для неё смысл. Ребёнок должен был внести свежую струю в её беспросветное существование. Ира сказала, что хотела родить дочку Симочку. Что она влюбилась в меня, потому что не знала материнской ласки. А получилось так, что Ира предала меня и загубила своё будущее. Когда вы окликнули её у боулинг-клуба, подарили ей розы, завлекли в постель, Ира почувствовала себя человеком, желанной женщиной, будущей матерью. А оказалось…
Серафима опять долго и внимательно смотрела на Тураева, а он не знал, что делать, как себя вести. В голове всё перемешалось, а тело ломило от слабости.
— Я не знаю, как она выйдет из положения. Помочь своей гувернантке я уже не в силах. Ира исповедовалась передо мной три часа подряд. Говорила, что в ту ночь её насторожил какой-то штрих в вашем поведении. И вспомнила ваш жёсткий, настырный взгляд, который ей удалось перехватить в тот момент, когда речь зашла об Антоне. А вы, чтобы отвлечь её внимание, бросились с новой силой демонстрировать свои сексуальные таланты. Пренебрегая правилами приличия, потеряв всякий стыд, Ира рассказывала, что вы вытворяли в кухне на полу. Я её не узнавала… Тогда Ира не поняла, почему история бывшего мужа её хозяйки так заинтересовала случайного партнёра. А когда до неё дошла страшная правда, позвала меня и покаялась во всём. Она винит одну себя, хотя вы и без гувернантки нашли бы способ подобраться ко мне. Вы прёте, как бульдозер, и вас не остановить. На службе вы такой же, как и в постели. Натура не расщепима, так ведь?
Серафима попыталась улыбнуться, но только дёрнула воспалёнными губами. От жара она была возбуждена, говорила много, сбивчиво, страстно.
— Ирина горюет из-за того, что стала игрушкой в ваших руках. Несмотря на образование и природный ум, она оказалась дурочкой, лохом. И всё ждала вас. Ждала того, кому перестала быть нужной. Пожалейте её, Артур. Даже если я не выживу, навестите Иру. Ей очень плохо сейчас, а поделиться не с кем. Она может повторить суицид…
Кобылянская выбилась из сил и надолго замолчала. Нужно было скорее везти её в институт Склифосовского, где лучше всего делали операции на пищеводе, но перед этим следовало связаться с клиникой. Тураев знал, что другого выхода нет, и тамошние доктора уголовному розыску не откажут. Но сначала Артур должен был получить подписанные Кобылянской бесценные показания, ради которых он первый раз приезжал в деревню.
— Ира ничего не знала о том, чем я занимаюсь. Она считала меня приличным человеком, знающим врачом, который сумел многого добиться в жизни. Она может не пережить страшного разочарования в людях…
— Обещаю непременно поехать к ней. Сегодня или завтра, как получится.
Тураев достал из внутреннего кармана пиджака несколько сложенных вчетверо листков белой бумаги, а из нагрудного — шариковую ручку.
— Сейчас, Серафима Ивановна, я очень быстро запишу ваши показания, и вы завизируете каждый лист. Я не следователь, но в форс-мажорных обстоятельствах могу выполнять его функции. Не знаю, примет моё начальство эти записи или нет, сочтёт ли правомерным этот допрос, но я всё-таки дам вам возможность облегчить душу. И мы сразу же, не дожидаясь «скорой», поедем в Москву. Вы согласны рассказать всё?
— Для того я и попросила отца позвать вас…
Кобылянская изо всех сил стискивала зубы, чтобы они не клацали от изнуряющего озноба. Казалось, что под больной ходуном ходит широкая кровать. В стоящем на тумбочке стакане позвякивала чайная ложечка.
— Пишите всё, что я скажу. Итак, впервые я намеренно заразила смертельно опасной болезнью своего бывшего мужа Антона Фёдоровича Кобылянского. Предположительно от него заразилась моя счастливая соперница. Антон действительно причинил мне много горя. Я не преувеличивала в нашем первом разговоре степень перенесённых мною страданий. Была и травля собакой, и издевательства надо мной, над детьми, и всё прочее. Я не раскаиваюсь именно в этом поступке. Зная о страсти Антона с женскому полу, я устроила его знакомство с больной гепатитом В женщиной. Мой бывший довольно-таки долго с ней встречался. Признайтесь, что молодожён мог вести себя более осмотрительно, — ведь дома ждала ангел Полинушка. Женщину эту звали Яна Крикун. Её уже нет в живых. В начале этого года Яна скончалась от передозировки героина. Она была наркоманкой, и к её кончине я не имею отношения. Мой замысел удался, и Кобылянский заболел. Заболел он гораздо тяжелее, чем Яна. По этому эпизоду у меня сожаления нет. Есть по другим, когда страдали люди, ничего плохого мне не сделавшие. Их было пять человек, если не считать жён. Я хочу заявить, что идея принадлежала именно мне, а не Магомеду. Как медик я могла прогнозировать те или иные последствия своих действий. Гаджиев долго не понимал, в чём заключается суть моего ноу-хау, и уступил мне не сразу. Только после того, как я усомнилась в его любви ко мне и в мужском благородстве. Я не пытаюсь его выгородить, просто хочу, чтобы вы знали правду. Магомед обещал, в случае чего, взять вину на себя, и обещание своё сдержал. Я не приписываю себе чужие грехи, мне бы за собственные ответить…
