Широкая, больше похожая на проспект, улица, с высотным зданием вдалеке, тоже напоминала столичную. И народу тут было по-московски много — приходилось проталкиваться, огрызаться, наступать на чьи-то ноги и беречь свои. Толпа втискивалась в транспорт, чтобы ехать дальше, на отрезанную размывом Гражданку.
На какое-то время Оксана отвлеклась, но быстро вернулась к разговору.
— Выходит, кнопка была нажата?
— Да. Потому что, если не нажать, дверь не запрётся. Это не французский замок, где достаточно дверью просто хлопнуть…
— Получается, что уходящий из квартиры знал про эту кнопку, — пробормотала Оксана. — Ты услышала вой собаки. Что дальше?
— Ну, и я, короче, вбежала — света нигде нет. А бабушка всегда торшер оставляла или бра. Она могла и заснуть, болела всё-таки. Но почему Грета воет? Я как-то не верила, что бабушка может умереть. Ну, грипп и всё такое, так ведь температура-то у неё была всего тридцать восемь. Я кричу: «Бабуль!» Никто не отвечает. А Грета скребётся в ванной. Услышала, что я пришла, заскулила. Я свет в прихожей зажгла, смотрю — дверь в ванную заперта на наружную задвижку. Они у нас не только внутри, но и со стороны коридора. Дед приделал, когда у них до Греты «кавказец» жил, Цезарь. Его надо было запирать, когда гости приходили. А Грету мы туда никогда не заталкивали, она ведь безобидная, добрая. Прыгала всегда вокруг соседей, лапы им на плечи ставила. Очень любила играть. А сейчас грустная такая ходит — вы сами увидите. Короче, открываю дверь в ванную, и Грета вылетает оттуда; чуть меня не повалила. И сразу в комнату… Я сумку на пол поставила и за ней — прямо в куртке и в сапогах. Зажгла люстру, все плафоны. Сперва мне казалось, что бабушка спит. Самое главное, что на ограбление совсем не похоже. Там вещи по комнате раскиданы, всё перевёрнуто, а тут — полный порядок. Мебель на своих местах, ни один пузырёк с лекарством не опрокинут. Бабушка лежит на диване под одеялом. И на лбу — компресс…
Алина не сдержалась и заплакала. Оксана её не успокаивала, понимая, что это бесполезно. Да и как запретить человеку страдать?
— Она была почти с головой одеялом покрыта. Я подумала, что замёрзла, знобит. Грета тут же к ней кинулась, зубами, лапами одеяло стащила. Я стою столбом, ничего не понимаю. Бабушка-то проснуться должна, раз свет кругом, шум. А она молчит, не двигается. А когда одеяло свалилось, и компресс тоже, я заорала от ужаса. Соседи рассказывали, что тот дикий вопль только и слышали, а до тех пор — ничего. Их тоже Милявская допрашивала, а ещё раньше из двадцатого отдела милиции приезжали. Никаких криков в квартире не было, стулья не падали. Вроде бы, тихонько разговаривали. Может, телик работал. Я сразу же увидела. Что у бабушки всё лицо синее, а на шее — пояс от халата, её же собственного. Кончик языка прикушен, один глаз широко открыт, а другой — чуть-чуть. Руки связаны спереди шарфом, которым она утром горло замотала. Это мамин шарф был, папа привёз с Севера. Тёплый, пушистый… Но теперь мы к нему не прикасаемся, боимся. И выбросить жалко — очень хороший мохер, мама сама вязала. У меня почти такой же есть.
Они уже пришли во двор дома Максимовых и стояли возле подъезда. Хрущёвская пятиэтажка отличалась от прочих тем, что была как бы покрыта бронзовой чешуёй. Оглядевшись по сторонам, Оксана заметила, что здесь все дома такие же. Ничего подобного она ни в Москве, ни в других городах не видела.
Двор Оксане понравился — много зелени, тихо, несмотря на близость крупной магистрали, станции метро и торговых рядов. Та же сирень, клёны, акации, есть даже дубок. Всё цветёт, пахнет, наливается соками, как бывает только ранним летом. И всё же полгода назад именно здесь произошло убийство, тем более ужасное, что раскрыть его не удалось до сих пор. Значит, преступник тщательно подготовился, удачно замёл следы. И не понёс наказания! Ходит по земле, может быть, совсем рядом. Ведь дверь не была взломана, а после совершения убийства и кражи закрыта с помощью кнопочки. Залётные грабители так не поступают, да и шума от них куда больше. Скорее всего, Максимова открыла дверь сама…
— Я, когда немножко в себя пришла, сразу же про деньги вспомнила, — продолжала Алина шёпотом, чтобы не услышали соседи.
С утра во дворе было много народу, в основном пенсионеры, да ещё одна женщина с коляской. Все они с любопытством смотрели на незнакомую высокую девушку в модном костюме, с дорожной сумкой через плечо. Их так и подмывало узнать у Алины, кто же это такая, но прямо спросить они стеснялись. Сидели и перешёптывались, строя всевозможные догадки и пожимая плечами.
— Баксы в тайнике хранились, и его не найти просто так. Нужно отодвигать тумбочку, знать, на какую плашку нажать. Я сама не сразу запомнила. Там сучок был, чтобы не спутать. Тут обернулась — тумбочка на месте стоит. Всё равно решила проверить, только бы на бабушку не смотреть!..
Алина сжала кулачки, стараясь не плакать в присутствии чужого человека. Руслан мрачно смотрел на любопытных соседей, всем своим видом давая понять, что лишние вопросы здесь неуместны.
— Потом меня менты ругали… Трогать же ничего нельзя. А в тайнике пусто было. Дедушка на него очень надеялся. Думал, что в других местах воры найдут деньги, а там — нет. Если не знать про укрытие, ни за что не догадаться! Ещё шкатулка в доме была, на простой замочек закрывалась. Ключ бабушка где-то прятала, я даже не знаю. Там её украшения хранились, и мамины тоже. Бабуля говорила, что мне всё останется… Алина махнула рукой, словно с кем-то спорила. — А вот со шкатулки замок был сбит! И внутри — тоже ничего! Все бусы, серёжки, кольца спёрли! На них-то наплевать, конечно, хоть мы и не миллиардеры. Но бабушка-то!.. Нет её больше! И ни одного отпечатка не нашли! Сколько драгоценностей было, я точно не знаю. Папа с дедушкой под протокол говорили. А в тайнике точно пятнадцать тысяч баксов — за дачу, за машину… Хотели нашу квартиру с доплатой на четырехкомнатную поменять. Чтобы всем вместе жить, когда папа со службы уволится. Бабушка с дедом продали всё, что могли. Дед раньше много получал, пока в отставку не вышел…
— Пойдёмте в квартиру, — предложил Руслан.
Он раньше других увидел, что приближается пожилая, но ещё весьма привлекательная особа в пиджаке, отделанном чёрным бархатом, и в слишком узкой для её плотного тела юбке. Песочного цвета волосы были уложены одной эффектной волной, коралловые губы приветливо улыбались. Глаза прятались за огромными линзами солнцезащитных очков «стрекоза». У ног женщины вертелась белоснежная болонка, которая тут же, заметив маленькую компанию, стала напрашиваться на угощение. Не добившись желаемого сразу, болонка затанцевала на задних лапках.
— Мне на консультацию к двенадцати! — звонко хлопнула себя по лбу Алина. — И Руське пора переодеваться. Опоздаешь из увольнения — нарядами замордуют. Пойдёмте…
— Доброе утро, Алиночка! — пропела женщина в жакете и сладко улыбнулась. — У вас гости? Русика я знаю…
— А это — Оксана, мамина родственница из Волгограда, — быстро сказала Алина.
Оксана поняла, что Максимовы уже придумали легенду, не желая оповещать весь дом о прибытии московской сыщицы.
